Об этом не догадывался Колиньи, но с чисто женской проницательностью догадалась Жанна. Сощурив глаза, она пристально посмотрела на посла. Тот заметил этот взгляд и не выдержал, отвел глаза и уставился на адмирала.

— Господин Бирон, — произнесла Жанна, — откуда у вас такая уверенность, что королева Елизавета поможет Франции? Уж вам-то наверняка известна ее двуличная политика.

Посол понял, что Жанна об этом ничего не знала. Был бы жив Шатильон, ей было бы все известно и она выбила бы все козыри из рук посла. Не напрасно королева-мать приказала умертвить его. Принц Наваррский должен достаться ей, а не Елизавете. Не слал бы кардинал писем Жанне, был бы жив.

— Мадам, к нам прибыл посланник из Англии, который уверил нас в самом дружеском расположении королевы Елизаветы к Франции и ее готовности оказать помощь в борьбе против Испании.

— И король поверил ей? — Жанна усмехнулась. — Странно, ведь Елизавета не в первый раз обманывает его. Что же она потребует за свою помощь, король об этом подумал? Он собирается присоединить к себе Фландрию, а с другой стороны отрезать такой же кусок, который подарит Англии?

— Ваше величество, прошу меня простить, но король Карл Валуа не уполномочил меня отвечать на такие вопросы. Если же вас интересует мое мнение, то могу сказать, что ни о каком торге не было и речи ни в письме, которое привез посол, ни в его словах.

— Вот вы и попались, господин Бирон! — воскликнула Жанна. — Не такая дура королева Елизавета, чтобы оказывать помощь католической державе, да еще и бесплатно, к тому же не имея с этой державой родственных связей. Никаких войск Англия не даст, это ясно как день, и это результат ее двойственной политики — пообещать, но не сделать, сославшись на какие-нибудь уважительные причины. Неужели вы этого не знали и не понимали? Или вы не научились читать между строк?

— Ваше величество, — ответил Бирон, несколько смутившись, — послам вовсе не обязательно вникать в политические аспекты и амбиции правителей иностранных держав. Они только передают волю или просьбу своего государя и привозят ему ответ от другого.

— В таком случае, мне кажется, что в роли посланника могла бы выступить любая фрейлина мадам Екатерины из ее «летучего эскадрона». Зачем же она выбрала вас? Ну-ну, не обижайтесь, господин Бирон, я вижу, как вы надули губы. Я просто шучу.

— Что вы, мадам! Кто смеет обижаться на королеву?

— Вы сказали также, что германский император готов помочь Карлу в борьбе против Филиппа. Согласится ли тесть начать войну против собственного зятя, как вы полагаете? И неужто Карл IX пойдет войной на свояка? Вряд ли, взвесив все это, герцог Козимо Медичи решится выступить в поход. Отсюда вывод: этой войне не бывать. Так чего же ради король зовет к себе адмирала? По принципу своей матери: «держи своих врагов в своем собственном доме»?

Посол готов был провалиться сквозь землю. Она видела все воочию, ее трудно было обмануть. Он не знал, что сказать и, видя обращенные на него со всех сторон взгляды, проговорил, или, вернее, выдавил, из себя:

— Король искренне любит адмирала, и если, сообразуясь с его желаниями, направленными на расширение и укрепление границ государства, он готов обсудить с ним план военной кампании, значит, препятствий к этому нет.

Теперь Бирон желал только одного — уйти отсюда и побыть наедине с собой, чтобы все взвесить и знать, что отвечать, если наваррская королева вновь начнет уличать его в неискренности. Одно он понял твердо из всего нынешнего разговора — Жанна Д'Альбре опасна и несомненно помешает политике, которую ведет королева-мать. Надо будет сразу же сказать Екатерине об этом по возвращении. Она примет свои меры, которые ей так хорошо удаются, но это уже не его дело. Однако он так и не спросил королеву Наварры о предстоящей женитьбе: даст ли она согласие?

— Что же вы мне ответите, ваше величество? Королева-мать с нетерпением ждет вашего решения.

— Пусть ждет. Это ее право, я бы даже сказала — обязанность. Что я вам отвечу? Пока ничего. Я еще не решила. К тому же я еще не знаю мнения собственного сына по этому поводу, а ведь дело напрямую касается его. — И, чтобы послу не так сладко спалось, она добавила: — Мы обсудим это без вас, а вам объявим завтра. Ведь Генриху Наваррскому предложила руку и сердце Елизавета Английская, и ему самому теперь предстоит выбрать себе невесту, одну из двух. Ступайте, господин посол, вы чересчур утомлены, да и мы тоже. Завтра или на днях мы объявим вам наше решение.

Жанна повернулась к дверям:

— Дю Барта, проводите господина посла в его апартаменты.

Все встали. Посол откланялся и вышел.

— Итак, адмирал, вы твердо вознамерились ехать? — спросила Жанна.

— К этому обязывает меня мой долг, — ответил Колиньи.

— Или, вернее, ваше желание потягаться с испанским королем и отобрать у него Фландрию?

— Таково желание и самого короля Карла французского.

— И вы полагаете, что король раскроет вам объятия, назначит вас главнокомандующим, и вы поведете вашу армию вкупе с союзными войсками в поход на испанцев?

— Признаюсь, ваше величество, меня удивляет, почему вы не желаете этому верить. С чего вы взяли, что король обманывает меня и цель предстоящего похода — всего лишь заманить меня в ловушку?

— Неужели вы не поняли, что все обстоит именно так? Разве вы не уразумели этого из моей беседы с послом? Разве не поняли, что он хитрит, лукавит? Ему даны указания сделать все возможное, чтобы уговорить вас оставить Ла Рошель, в том числе и наплести всяких небылиц о помощи союзников, которые никогда не выступят на подмогу вам, покуда не будет на то соизволения королевы-матери. Я не говорю уже о папе Римском, который проклянет герцога Козимо, если тот решится выступить против самой мощной католической державы — Испании! И во имя чего? Чтобы адмирал Франции Гаспар де Шатильон де Колиньи, вождь протестантов, непримиримый враг папы, разбил Филиппа Испанского в Нидерландах, отобрал у него Фландрию и сделал ее гугенотской областью Франции? Не кажется ли вам это абсурдным, милостивый государь?

— Но ведь королева-мать тоже стоит за этот поход.

— Повторяю вам, ее итальянский кузен никогда не пойдет против воли папы, а без него ваша победа кажется мне весьма сомнительной.

— И все же я твердо, надеюсь и верю в эту победу, мадам.

— Которая и приведет вас к трагическому финалу. Я исхожу из худшего. Вспомните ваших братьев Д'Андело и кардинала Оде де Шатильона. Вы прекрасно знаете, что умерли они не своей смертью. Оба были отравлены, не так ли, Людвиг? — обратилась королева к Нассау.

— Совершенно верно, ваше величество. Д'Андело принял яд, предназначенный адмиралу, вам это известно и без меня. А кардинал Шатильон выпил отравленное вино из бокала, который подали ему собственные слуги, шпионы Екатерины Медичи. Так сообщил мне мой человек, которого я посылал в Англию по этому делу. Слуг тех во дворце кардинала больше никто не видел.