Ромшез не «влетел», как я ожидала, вошел спокойно, но остановился у самой двери.

– Лиз? – Интонация «поплыла». Начал он обличительно, закончил… с беспокойством.

– А потише нельзя? – прошипела я, будто и не заметив, что мое имя он скорее выдохнул, чем произнес.

– Тебе плохо? – последовал он моей просьбе.

Кажется, я о ком-то была лучшего мнения.

– Нет, – качнула я головой, поморщилась, – мне очень хорошо! Особенно, – рыкнула я, заставив его вздрогнуть, – когда некоторые заявляются ко мне с утра пораньше!

Тот усмехнулся. Не без ехидства.

– Боялся не застать. – Прошел в комнату, сел на диван. – Не хочешь поговорить?

Я – не хотела, но Шторм обещал прикрыть, если что… Грех было не воспользоваться. Ну и, по дружбе, слегка подготовить к более близкому знакомству с полковником. Вдруг повезет, да Истер потом спасибо скажет.

– О чем? – иронично поинтересовалась я. Придерживая халат, чтобы не смущать Ромшеза, поднялась с кресла. – О том, что именно СБ подозреваю в провокациях против семьи Шаевского? Или о твоем имени, которое тоже есть в моем списке?

Вместо того, чтобы возмутиться, Истер откинулся на спинку дивана. Задумался, разминая пальцы.

– Это хорошо, – поднял он на меня довольный взгляд, – а то я уже почти испугался. – Ромшез замолчал, явно ожидая наводящих вопросов, но я удовлетворять его желания не торопилась. Пришлось ему закончить; – Боялся, что так и не погуляю на вашей с Лазовски свадьбе.

Что ж, признание было предельно ясным. Будущий напарник Шаевского участвовал в этой игре.

* * *

Сначала был разговор с Куиши, потом… со Штормом. Как итог – мысли, от которых и хотелось, но не получалось избавиться.

Не случись того вызова от Орлова, Вячек не произнес бы той фразы. Не про «устал» – об этом он и сам уже давно догадывался, про вероятность, что его отец может быть все еще жив. А не произойди этого, информация к размышлению, подкинутая Иари, не получила бы подтверждения и с этой стороны.

А ведь должен был догадаться, что именно так все и будет! Сколько раз… стоило лишь потянуть за кончик, чтобы захлестнуло…

Лазовски закинул голову – хоть на мгновение освободиться от саднящих душу размышлений, да просто посмотреть на звезды.

Просто не получилось, оказалось достаточно увидеть усыпанное созвездиями темное небо, как тут же вспомнилась Самариния. В те редкие ночи, когда облака не скрывали от него сияния вселенной, он тоже вот так смотрел на него через круглое отверстие в куполе анашри, где его держали.

И забывал… о пытках, боли, отчаянии, вновь и вновь подступающем к горлу желании закончить все… Навсегда.

Геннори до сих пор не понимал до конца, что тогда помогло выжить в плену у жреца; вера в друга, отказавшаяся сдохнуть вместе с покинувшей его надеждой, или… вот эта самая сверкающая россыпь, как ниточка, связывающая его с тем «я», что осталось на Земле. А может, ответственность за память о тех троих, для кого он стал легкой дорогой в небытие?

Прошедшие годы не помогли ответить на этот вопрос. И всё вместе, и по отдельности, но… чего-то не хватало, чтобы уже больше не терзаться сомнениями.

– Трудный был день?

Лазовски не обернулся, определил по шагам, когда Иари еще подходил. У Куиши был свой, узнаваемый ритм движений, который Геннори «поймал» еще во время первой встречи.

Слышалось в нем что-то очень близкое, но постоянно ускользающее. То ли игры разума, то ли срабатывали наложенные скайлами блоки.

Часть прошлого исчезла для него навсегда, а неясные ассоциации остались, тревожа и лишая спокойствия. Правы ли те были, лишая его части себя, осознать ему не пришлось бы никогда, но манило, как запретный плод.

– Трудный! – с сожалением отрываясь от своего занятия, произнес Лазовски. – Если бы не знал, что скоро все закончится, уже бы думал о том, как сбежать.

– От нас или…

Вопрос Куиши так и не закончил, резко выдохнув, отошел к скамейке, что стояла под ветвями раскидистого дерева. В парке и так было довольно сумрачно, под ним же темнота казалась плотной, живой, но Иари это, похоже, нисколько не беспокоило.

Лазовски даже не шевельнулся, чтобы двинуться следом. Шаг значил решение, а его-то и не было. Только давняя история, о которой хотелось забыть, но которая настойчиво продолжала напоминать о себе, словно дала слово извести.

– Боишься?

Куиши остановился на границе, за которой стал совершенно неразличим. Всего метра четыре, а выглядело, как два края пропасти.

– Боюсь, – равнодушно отозвался Лазовски.

И, правда, боялся. Не столько за себя…

Он лгал, боялся и за себя – жизнь только-только начала налаживаться, давая намеки на возможное счастье, и за Шторма, который для него уже много лет оставался единственным… другом. Но за него больше. Так они с ним были устроены. Для себя – как получится, для другого – если понадобится, из шкуры вылезут.

А после той «исповеди» бояться стал сильнее. Теперь у страха появились более веские основания, чем желание защитить.

Слабые места были у всех, для Вячека им стал отец. Контрразведчик по духу, герой и… муж, жена которого после смерти супруга предпочла вернуть девичью фамилию и фактически сбежала ото всех, кто его знал.

Объяснением матери, что так было лучше для него, Шторм не удовлетворился. Не сразу, но когда появилась такая возможность, выяснил, что скрывалось за всей этой чехардой. Вячек всегда докапывался до того, что ему было необходимо…

У его отца была другая семья. И дети…

Но одно дело – знать на словах, другое – получить видимое подтверждение. Предательства и… искупления.

– Я могу быть не прав, – вздохнул уже почти невидимый Куиши. – Доказать предположения способна только генетическая экспертиза.

– Можешь, – вновь не стал спорить Лазовски, хоть и был уверен в обратном.

Слишком много совпадений, так не бывает.

Скажите сейчас или молчите вечно…

Куиши свой выбор сделал, теперь была его, Лазовски, очередь.

– Расскажи все еще раз, – неожиданно попросил Геннори, понимая, что сомнениям больше нет места. У каждого своя ноша, эту он готов был взвалить на себя. Хотя бы до тех пор, пока не выяснит все досконально.

– Надеешься, что скажу что-нибудь новое? – без малейшего неодобрения поинтересовался Иари, присаживаясь на скамейку. Скрип был чуть слышный – здесь предпочитали дерево пластику.

– Лучше думается, – машинально парировал Лазовски, активируя глушитель.

В принципе, ему было все равно, но оставалось ощущение, что голос Куиши поможет сдвинуться с той точки, когда ты уже принял, но еще не ощутил, что это уже безвозвратно и окончательно.