Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тедди посмотрел на стакан и сообразил, что не отпил ни глотка.
– Я знаю про этот компьютер. Но откуда Матс взял все это дерьмо?
– Мы точно не знаем. Матс ничего про это не рассказывал. Но у нас были свои подозрения. Думаю, он получил его через кого-то, кто связан с типом по имени Педер.
– Это еще кто?
– Педер Хульт. У нас с ним были кое-какие дела. А Матс… не знаю, как назвать… он был то, что называют «контактное лицо». Уже сказано – о Хульте мы мало что знаем, он темнил всю дорогу. Я даже не уверена, что Хульт – его настоящая фамилия. Единственное, что я знаю, – после похищения Матс отказался с ним работать.
– А откуда известно, что жена Матса заставляла его идти в полицию?
– Это и для нас загадка. Но вы же знаете шведских снютов. Кто-то шепнул. Кто-то из полиции слил информацию. За деньги, само собой. Дали бы полицейским побольше оклад, они бы не марались такими заработками.
Микаэла замолчала – наверное, хотела дать им время осмыслить ее рассказ.
– Потом Матс вернулся к нам и работал еще много лет. А потом что-то случилось… и он прыгнул с парома.
Тедди резко подался вперед.
– Это было не самоубийство.
– Я знаю.
– Но зачем? Зачем ему понадобилось сыграть собственную гибель?
– А вот этого не знаю, – Микаэла отхлебнула джин.
– Кто ему помогал?
– Мы оба.
– Оба – кто и кто?
– Я и Себбе Матулович, – грустно сказала Микаэла. – Мы сделали то, что у нас называется «Стокгольм detele». Поняли, что это значит? Ластик. Был человек – и нет. В нашей работе людям иногда необходимо исчезнуть. Мы устраивали такое и раньше. Помогал ему главным образом Себбе, я держалась в стороне. Чем меньше знаешь, тем спокойней жить.
– Значит, Себбе помог Матсу инсценировать самоубийство?
– Да. Нанял вертолет и снял его с острова в архипелаге.
– А где сейчас Себбе?
Микаэла вздохнула.
– Понятия не имею. Не знаю даже, жив ли он. Боюсь, не его ли убили в Вермдё. Эти далеко пойдут, чтобы их дерьмо не всплыло.
Ее лицо застыло. Она несколько мгновений сидела совершенно неподвижно, как восковая кукла. Темные круги под глазами потемнели еще больше.
– А может, это был Матс. На этот раз и в самом деле delete. Я ничего не знаю ни о Себбе, ни о Матсе.
Полицейское управление Стокгольма
Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года
Вел беседу Йоаким Сунден
Место: Хёгдален-центр
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 3)
Запись беседы
М: Себбе сказал, что со мной вступит в контакт некая банковская шишка. Оказалось – Стиг Эрхардссон. Мы не виделись почти три года. Он сильно вырос за это время – теперь он был уже не шефом одной из банковских контор, каких много, а исполнительным директором «Форум Эксчендж», второй по величине сети обменников. Мы уже проводили через них наши транзакции.
Мы встретились в их главной конторе на Васагатан. На первом этаже – большой обменник. Этажом выше – математические умники вроде меня, а руководство – еще выше.
Стиг встретил меня в вестибюле. Он заметно пополнел. Отрастил небольшую бородку – она ему, как ни странно, шла.
Провел в свой кабинет. Обстановка минималистская. Голые стены, письменный стол будто подмели. Даже компьютера нет. Единственное свидетельство, что в этой комнате кто-то бывает, – фотография в рамке на подоконнике. Маленькая девочка в белом платьице. Уменьшенная копия отца. Снимок придавал комнате какой-то личностный оттенок. Я был почти уверен, что заседания он проводит в другом месте. В каком-нибудь конференц-зале.
Когда закончился балет взаимных приветствий и выражений почтения, Стиг пригласил меня сесть и понизил голос:
– Насколько я понимаю, вы опять принимаете участие в заметном количестве идущих через нас транзакций.
Заметное…
Конечно, заметное, раз он заметил. Но вот как заметил – вопрос. В последнее время ни я, ни Микаэла следов не оставляли. Работали анонимно.
Я поначалу не понял, что это: угроза или туманный намек.
– Возможно, – выжидательно сказал я.
– Что ж… мне очень приятно, что вы пользуетесь нашими услугами так часто и так регулярно. Поэтому у меня есть к вам предложение.
Совершенно другой человек, не тот, с потными подмышками, с которым я встречался когда-то, когда Себбе расквасил его новенький «Мерседес». Раскованный, самоуверенный, как боксер-тяжеловес перед матчем со слабым противником.
– Могу гарантировать куда более гибкие процедуры, чем те, к которым вы привыкли. Мои зайчики позаботятся.
– Ваши зайчики…
– Зайчата, – он улыбнулся. – Девочки в конторе. Умненькие, понятливые. С ними легко работать.
– Что ж… звучит интересно.
Стиг почесал бородку.
– В таком случае мы… вы и я… должны заключить взаимовыгодное соглашение.
– Само собой. А как это будет выглядеть на практике?
Несколько минут мы обсуждали, как это будет выглядеть на практике. В кабинет заглянуло солнце, и маркизы над окнами поползли вниз – должно быть, управлялись сенсорами.
– И еще вот что, – сказал Стиг. – Ваши люди должны знать пароль. Это наш ключ, так сказать.
– Слушаю со всевозрастающим вниманием, – улыбнулся я, настолько заговорщический вид был у моего собеседника.
– Первый раз ваш человек скажет, что он хочет получить все в голубом пластиковом пакете. Потом можем варьировать, но пока действует именно этот пароль. Голубой пакет.
…С Сесилией все было спокойно. Я съехал из дома через пару недель после того, как она объявила о своем желании развестись. Понял, что это не с бухты-барахты. Наверняка долго обдумывала. А еще точнее: приняла решение еще год назад. Просто никак не решалась. Дети, конечно, были в отчаянии, особенно Лиллан. Никак не могла понять, почему ее мама и папа должны жить отдельно.
– Вы же не ссоритесь, – повторяла она. – Вы же не как родители Акселя и Эббы, те только и делают, что орут друг на друга.
Тут она попала в точку… только с другой стороны. И Сесилия так считала. В том-то и была проблема, что мы тихо и мирно удалялись друг от друга. Начали путешествие вместе, а последние годы разошлись настолько, что почти не видели друг друга.
Я снял квартиру в Эстермальме. Теперь уже речь шла не о мелких подачках Себбе в конвертах. Теперь я сам переводил ежемесячно самое малое пятьдесят тысяч евро на счета в Швейцарии, на острове Мэн и в Дубай.
Беньямин и Лиллан приезжали ко мне раз в две недели, по четвергам, и оставались до воскресенья.