дожидаться сына. Тот не заставил себя долго ждать, прибыл через две недели с большим войском, с пушками и пищалями и с самим искусным мастером Аристотелем, без которого последние годы не обходился ни один большой поход, ибо он не только умел строить храмы и мосты, чеканить деньги и лить пушки, но и превосходно разрушал построенное, отличаясь высокой точностью при стрельбе из орудий. Дождавшись пополнения, Иоанн в тот же день приступил к городу и отдал приказ обстреливать его из пушек.

Ситуация в Новгороде сразу же круто переменялась. Ибо в любом сообществе основная масса людей живёт своими интересами, своей маленькой замкнутой жизнью, мало вникая в проблемы государственной политики. Большинству бедняков всё равно, кому платить налоги, чьим судом судиться. Не удивительно, что в случае серьёзной опасности они без колебаний занимают сторону сильнейшего, чтобы защитить самое ценное, что у них есть: жизни своих детей и свою собственную. Одно дело — поддерживать идеи вольности взмахом руки на вече, совсем иное — идти за них на смерть. Желающих оказалось немного.

Увидев огромное войско и поняв, что снова помощи им ждать неоткуда, да ещё и увидев, как на головы им падают снаряды и загораются дома, сторонники великокняжеской власти осмелели и начали перебегать к москвитянам, нередко и с оружием. Колеблющиеся же принялись громко возмущаться и обвинять мятежников в предательстве, в том, что они заботятся лишь о своём имении, о собственном брюхе. В городе вновь началась брань и междоусобица, она усиливалась по мере того, как таяла надежда на короля, татар и великокняжеских братьев и всё сильнее и точнее били пушки. Вольнолюбивый город, обессиленный голодом и болезнями, переживший только что эпидемию и разруху, а главное, утративший веру в свои силы, вновь остался наедине со своей бедой.

Довольно быстро предводители мятежа поняли, что придётся сдаваться на милость великого князя. По давнему обычаю архиепископ Феофил отправил к государю гонца за опасной грамотой для послов и для себя.

На сей раз реакция Иоанна оказалась для новгородцев неожиданной. Он ответил владыке: «Я сам опас для невинных и государь ваш. Отворите ворота, когда войду в город, невинных ничем не оскорблю».

Пушки, каких тут прежде не видывали, продолжали бить беспрестанно и точно, один за другим рушились в городе дома, прочные крепостные стены вздрагивали от ударов, ворота охали и ухали, а страх всё сильнее овладевал горожанами. Наконец решение было принято, новгородцы без всяких условий отворили ворота. Чуть не всем городом вышли навстречу своему государю. Впереди — сам Феофил, все иноки и священники в ризах и с крестами, новый посадник, тысяцкий, старосты всех пяти концов, бояре и весь прочий люд. Забыв про волю и про гордость, все пали перед Иоанном на колени и принялись просить прощения. Один Феофил остался на ногах, ибо ему по сану полагалось благословить государя, но и он стоял согбенный и покаянный. Зрелище было потрясающее. Перед Иоанном, сидящим верхом на белом коне, стоял на коленях целый народ, недавно ещё считавший себя гордым и непобедимым. Насладившись зрелищем, он сошёл на землю, приблизился к владыке и принял его благословение. Распрямившись, ещё раз оглядел несметную массу опавшего на мёрзлую землю народа и громко, сколько хватало сил, чтобы всем было слышно, провозгласил:

— Я, государь ваш, даю всем невинным в измене мир и ничего не бойтесь!

Услышав эти миролюбивые слова, люди начали подниматься с колен и креститься, по толпе пронёсся слабый вздох облегчения. Как всегда, по обычаю, Иоанн проследовал к Святой Софии, помолился, затем въехал со свитой в просторный и богатый дом нового новгородского посадника Ефима Медведева, где и остановился по его приглашению. Дом этот располагался на Торговой стороне, на Славенском конце, неподалёку от Ярославова двора. Государь специально не остался жить в старой великокняжеской резиденции — дворец мало того что обветшал, так ещё и был занят наместниками и их службами.

Как обычно, время, проведённое в осаде под городом, великий князь не терял напрасно: шли допросы перебегавших туда из города сторонников государя, составлялись списки главных мятежников. Безусловно, хорошо поработали и великокняжеские наушники. Сразу же после молебна в Святой Софии Иоанн приказал схватить 50 человек. Их переправили на Ярославов двор, начали допрашивать, иных и пытать. Новгородцы шёпотом рассказывали друг другу, что из подвалов тюрьмы доносятся крики и стоны арестованных. Город вновь замер в ужасе. Ведь оговорить, оклеветать могли каждого, даже самого невинного, врагов и завистников не пашут, не сеют, они сами невесть откуда берутся. А если ещё и под пыткой, так кого угодно назовёшь.

Сына своего с частью войска государь на следующий же день после вступления в Новгород отправил назад в Москву. Ибо братья его так и не прибыли по его приказу под Новгород, не прислали своих полков, а это означало одно: предательство и измену. Поэтому Иоанн не хотел оставлять московский престол без властителя, а город без крепкого войска. Сам же спешил скорее вырвать из новгородцев их мятежное жало, чтобы хоть с одной стороны обеспечить себе прочный тыл. Список виноватых быстро пополнялся...

Почти ежедневно принимал он у себя подьячего Гречневика, который проводил допросы изменников. Это был человек замкнутый, молчаливый, с лицом на удивление простым и незлобивым. Правда, телом был высок и крепок. На вторую неделю он пришёл к Иоанну необычно смущённым и сообщил, что несколько человек уже сообщили ему, что в заговоре участвовал сам архиепископ Феофил.

— Я к ним и силы-то особо не прикладывал, — переминаясь с ноги на ногу, как бы оправдывался подьячий.

— А ты не удивляйся, я уже знал об этом, — усмехнулся Иоанн. — Ты лишь подтвердил уже известные мне факты. Однако тут ошибиться мы не должны. Вечером я сам приеду на Ярославов двор, ты приготовь мне этих людей, я их сам допрошу.

— И ещё, государь, есть у меня весть неприятная, даже не знаю, как тебе и сказать о ней, — подьячий замялся, подбирая слова.

— Что это ты вдруг таким робким сделался? — подивился великий князь. — Как есть, так и говори.

— Я недавно допрашивал протопопа Святой Софии отца Гавриила, чтобы о Феофиле поточнее проведать, и он сказал мне, что слышал, будто твои, государь, братья, князья Андрей Угличский и Борис Волоцкий, пересылались с заговорщиками гонцами и письмами. А когда я стал пытать о том зачинщиков, двое подтвердили...

Иоанн сохмурил брови, взгляд его сделался ледяным. Подьячий от робости замер. В комнате повисла напряжённая тишина. Кроме