– Карабелла, понтифик должен жить в Лабиринте.

– Ну, вот, опять ты за старое!

– Это меня постоянно гложет. И если мне волей-неволей придется жить в Лабиринте, то и тебе придется поселиться там вместе со мною, но разве могу я просить тебя об этом?

– А ты просишь меня?

– Ты же знаешь, что я нисколько не хочу расставаться с тобою.

– И я – с тобою, мой повелитель. Но пока что мы не в Лабиринте, и уверена, что ты не испытываешь ни малейшего желания ехать туда.

– Но, Карабелла, если я должен – что тогда?

– Кто может сказать понтифику: «Должен»?

Он покачал головой.

– Но если я действительно должен? Ты сама отлично знаешь, что я очень не люблю это место. Но если необходимо… если того требуют интересы государства… если окажется, что без этого никак не обойтись… молю Божество, чтобы это было не так, но вдруг… если все же выяснится, что я все же должен переехать туда, в этот муравейник…

– …То я отправлюсь туда с тобой, мой повелитель.

– И откажешься от вольных ветерков, ярких солнечных дней, моря, леса и гор?

– Безусловно, ты сможешь выдумать предлог для любой поездки, даже если необходимость вынудит тебя переселиться под землю.

– А если не смогу?

– Мой повелитель, ты пытаешься решать проблемы, которых пока что даже не видно из-за горизонта. Мир в опасности, перед тобой стоят сложнейшие задачи, и никому не придет в голову пытаться загнать тебя в Лабиринт, пока эти задачи не разрешатся. А вот тогда и будем думать о том, где нам жить и как нам это понравится. Или ты не согласен, мой повелитель?

Валентин кивнул.

– Ты совершенно права. Что-то я совсем расклеился.

– Вот и мне так кажется, и давай больше не будем говорить на эту тему. Если ты найдешь какой-нибудь способ без ущерба для чести и государственных интересов уклониться от переселения в Лабиринт, я буду очень рада, ну а если тебе все же придется поехать туда, я отправлюсь с тобой и даже не буду думать: ехать, не ехать… Неужели ты считаешь, что когда ты, будучи короналем, взял меня в жены, я не знала о том, что лорд Валентин рано или поздно станет понтификом Валентином? Согласившись стать твоей женой, я согласилась и на Лабиринт, точно так же, как и ты, мой повелитель, согласился на Лабиринт приняв корону, которую прежде носил твой брат. Так что, действительно, мой повелитель, давай больше не будем говорить об этом. Мой повелитель.

– Мой император, – поправил Валентин и, погладив плечи Карабеллы, легонько прикоснулся губами к ее губам. – Обещаю тебе, что больше не стану скулить по поводу Лабиринта. А ты пообещай обращаться ко мне, как положено.

– Как скажете, мой император. Слушаюсь, мой император. Будет исполнено, мой император.

И она, широко размахивая руками, сделала нечто вроде салюта, изобразив в воздухе пародию на символ Лабиринта.

Вскоре Карабелла спустилась в каюту, а Валентин еще долго стоял на палубе, глядел на горизонт в подзорную трубу и гадал, какой же прием может ждать его в свободной республике Пилиплок.

Вряд ли рядом с ним найдется хоть кто-то, не возражавший против его решения отправиться туда. Слит, Тунигорн, Карабелла, Хиссун – все они говорили о том, насколько это опасно и непредсказуемо, что пилиплокцы в своем безумии могут пойти на что угодно, даже захватить его в плен и сделать заложником для обеспечения своей независимости. «Если идти в Пилиплок, – сказала Карабелла теми же словами, что и несколько месяцев назад в Пьюрифайне, – то во главе армии, а ведь у тебя, мой повелитель, нет армии».

Хиссун выдвигал иной аргумент.

– Еще в Замке было решено, что когда будут сформированы войска, то против Пилиплока выступит армия под командованием короналя. Понтифик же будет осуществлять стратегическое командование, находясь на безопасном удалении.

– Нам не потребуется вести армию против Пилиплока, – ответил Валентин.

– Мой император?..

– Во время войны за возвращение трона я накопил немалый опыт усмирения мятежников без кровопролития. Если в Пилиплок явитесь вы, – теперь он в разговорах с Хиссуном, даже наедине, придерживался официального тона, – новый, никому еще не известный корональ, сопровождаемый солдатами, в городе, несомненно, начнется вооруженное сопротивление. Но если туда приедет понтифик собственной персоной, – интересно, посещал ли Пилиплок хоть один понтифик? – его встретят благоговейно, восторженно и не осмелятся поднять на него руку, даже если он войдет в город в одиночку.

Хиссун продолжал возражать, и в конце концов Валентин просто настоял на своем. Он знал, что по-другому нельзя: в первые дни своего понтификата, только что передав светскую власть короналя молодому преемнику, он еще не мог смириться с той декоративной ролью, которая, по всеобщему мнению, отводилась понтифику. К тому же он неожиданно выяснил, что от власти нелегко отказаться даже человеку, который всегда считал, что не любит ее.

Впрочем, Валентин сознавал, что дело здесь отнюдь не в нежелании отдавать власть. Просто надо было избежать ненужного кровопролития. Хиссун, определенно, не видел возможности восстановить порядок в Пилиплоке мирным путем, Валентин же намеревался продемонстрировать, как это делается. В порядке, так сказать дополнительного обучения короналя искусству управления, думал Валентин. Если же попытка не удастся, что ж, значит, будет мне наука.

Утром, когда на горизонте действительно показался Пилиплок, расположенный на высоком берегу темного устья великой реки Зимр, Валентин приказал флоту выстроиться дугой, в которой его флагманский корабль «Леди Тиин» поместился в центре. Сам же он облачился в яркие красно-черные одежды понтифика, которые для него перед отъездом срочно сшили на Острове, и встал на носу корабля, чтобы, когда суда подойдут поближе, пилиплокцы смогли хорошо рассмотреть его.

– Они снова выслали навстречу драконобойские корабли, – сказал Слит.

Да. Как и в прошлый раз, когда Валентин в качестве короналя прибыл в Пилиплок, откуда предполагал начать свое великое паломничество по Зимроэлю, встречать его вышла флотилия охотников за драконами. Но тогда они несли на мачтах яркие зелено-золотые вымпелы короналя и приветствовали гостя бодрыми звуками труб и барабанов. Теперь же над драконобойцами развевались иные флаги – желтые, перечеркнутые широкой алой полосой, столь же мрачные и зловещие, как и сами острохвостые корабли. Несомненно, это был флаг свободной республики, которой провозгласил себя Пилиплок, и суда вышли навстречу отнюдь не для того, чтобы сердечно приветствовать правителя.

Великий адмирал Эйзенхарт тревожно посмотрел на Валентина, помахал большим рупором, который держал в руке, и предложил:

– Я потребую, чтобы они уступили дорогу и проводили нас в порт, да, мой император?

К тому времени пилиплокские суда развернулись в линию, а самое большое из них, со страховидной зубастой носовой фигурой и необычными мачтами, увенчанными трезубцами, выдвинулось вперед и приблизилось к «Леди Тиин». Валентин узнал корабль Гуидраг, старейшей из капитанов-драконобойцев, и тут же увидел и ее саму. Свирепая старуха-скандар стояла на палубе и кричала в рупор: