— Ничего такого, что выходило бы за рамки обычных трений. Старая гвардия потихоньку вымирает, появляются более молодые честолюбивые комиссары.

— Какова позиция генералитета? — поинтересовался генерал.

— Половина из них желает взорвать Омаху, а вторая половина хочет переговоров по ОСВ-3.

— И Парсифаль может их объединить, — сказал государственный деятель. — Все руки потянутся к кнопке запуска ракет.

— Но Ростов ничего не знает о Парсифале, — возразил Брэдфорд. — Он не имеет представления...

— Он что-то подозревает, — прервал его посол. — Он знает, что операция госдепа на Коста-Брава каким-то образом связана с неизвестными ему людьми в Москве. Он пытается их выявить, но не может. Это его чрезвычайно беспокоит. Возникло какое-то неравновесие. Аномалия на самом высоком уровне.

— Как вы пришли к такому умозаключению? — произнес президент, изучая текст шифрограммы, словно надеясь обнаружить в нем нечто, ускользающее от его внимания.

— Здесь об этом не сказано, сэр, — ответил Брэдфорд, кивнув Бруксу. — За исключением слова «наживка», которое относится к Хейвелоку. Как вы помните, он решил не проводить захват Хейвелока в Афинах. Ростов знает о весьма необычных отношениях, существующих между Майклом Хейвелоком и Энтони Мэттиасом. Оба чехи, учитель и ученик, оба из тех, кто выжил... во многих отношениях отец и сын, в общем, два сапога пара. А если кто-то из них или оба связаны с кем-то в Москве? Если да, то с какой целью? Непредосудительные цели можно исключить, поскольку в таком случае незачем скрывать эти связи. Несколько месяцев назад мы уже задавались вопросом о том, что задумал Мэттиас, и какая роль в этом отводится Хейвелоку. Чтобы это выяснить, мы устроили спектакль на Коста-Брава.

— Но тут появился Парсифаль, и все остальные проблемы на этом фоне оказались несущественным, — вмешался Беркуист. — Мы оказались прижатыми к стене. И мы все еще прижаты к стене. Правда, она с той поры выросла, стала мощнее и даже раздвоилась, так что теперь мы оказываемся спиной к ней, в какую бы сторону ни повернулись. К поискам Парсифаля добавились поиски еще одного человека. Кого-то, находящегося здесь, среди нас, того, кто следит за каждым нашим шагом. Советский агент, способный достать секретный код из Москвы и изменить ход операции на Коста-Брава... Господи, мы просто обязаны обнаружить его! Если он доберется до Парсифаля раньше нас, то он и тот безумец в Кремле, которому он служит, смогут диктовать нашей стране любые условия.

— Вы же прекрасно знаете, где его искать, — откликнулся генерал. — Так отловите его! Ясно, что он принадлежит к самой верхушке госдепартамента, имеет доступ к посольской секретной связи и, очевидно, дьявольски близок к Мэттиасу. Ибо, если я вас правильно понял, именно он подставил Каррас. Он достал этот знаменитый шифр, он поместил шифр в ее чемодан, он фактически приговорил ее к смерти.

— Думаю, он организовал не только шифр, но и все остальное, — задумчиво произнес Брэдфорд. — Чемодан перебежчика от Баадера-Майнхоф, наши собственные шифры и инструкции из Москвы. Одним словом, все, что обнаружилось в Барселоне... неизвестно откуда и непонятно как.

— Полагаю, дальнейшее давление на Мэттиаса бесполезно, — полуутвердительно, полувопросительно произнес Брукс.

— Бесполезно, — ответил Брэдфорд. — Он не скажет ничего нового. «Улики неопровержимы. Все соответствует истине. Все данные поступили ко мне по особым каналам».

— До Святого Антония донесся благовест! — взорвался президент.

— "Крот" в госдепе! — не мог успокоиться генерал. — Господи, да неужели его так трудно вычислить? Со сколькими сотрудниками мог переговорить Стерн? О каком отрезке времени идет речь? Несколько минут? Несколько часов? Надо просто установить, с кем он общался в тот день, вот и все!

— Стратеги из Консульских операций работают в обстановке строжайшей секретности, — сказал Брэдфорд. — У них нет расписания встреч и совещаний. В случае необходимости они просто звонят нужному человеку из госдепа, ЦРУ или Совета Национальной безопасности и немедленно получают аудиенцию. Никаких протоколов при этом, естественно, не ведется. Все это делается из соображений внутренней безопасности. Любая записка такого рода заинтересованному человеку может дать массу важнейшей информации.

— Исказить любой ценой поток правдивой информации, — задумчиво, как бы про себя, произнес президент.

— По нашему мнению, Стерн мог говорить с кем-то из шестидесяти — семидесяти пяти сотрудников госдепа, — продолжил Брэдфорд. — И, скорее всего, эта цифра занижена. Надо учесть, что есть авторитетные лица в группах специалистов, и специалисты среди известных авторитетов, у каждого из которых допуск, по максимальной степени секретности. Список может оказаться бесконечным.

— Но мы же говорим только о государственном департаменте, — с нажимом произнес седовласый Брукс. — И всего о четырех часах, которые прошли между последним разговором Стерна с Римом и окончательным утверждением начала операции на Коль-де-Мулине. Это значительно сужает сферу поиска.

— Кем бы он ни был, он тоже прекрасно понимает это, — возразил Брэдфорд. — Именно поэтому он постарался скрыть свои перемещения. Проверка журнала прихода и ухода ничего не даст.

— Неужели никто так и не видел Стерна? — стоял на своем Брукс. — Ведь вы наверняка провели опрос.

— Да, и постарались не привлекать лишнего внимания. Ни один из опрошенных не признал, что видел его в интересующие нас двадцать четыре часа. Но мы и не ожидали ничего иного.

— Его никто не видел? — недоверчиво нахмурился генерал.

— Кое-кто видел, разумеется, — кивнул Брэдфорд. — В частности, секретарь внешней приемной на шестом этаже секции "Л". Даусон оставил для Стерна записку, и тот взял ее по пути к лифту. Он мог быть в одном из семидесяти кабинетов, расположенных за этой приемной.

— Кто в то время находился на месте? — Посол, не успев закончить своей фразы, энергично мотнул головой, показывая, что сам понимает бессмысленность подобного вопроса.

— Вот именно, — отреагировал не на слова, а на жест Брэдфорд. — Это не поможет. Судя по журналу регистрации, в это время на своих местах находилось двадцать три человека. Там проходили совещания, инструктажи, секретари вели протоколы; местопребывание каждого было проверено. Ни один из присутствовавших не отлучался на такой срок, чтобы успеть позвонить в Рим.

— Но, черт побери, вам же нужно разобраться всего с одним этажом! — воскликнул генерал. — Семьдесят пять кабинетов — семьдесят пять человек. Не сто пятьдесят или тысяча. Всего семьдесят пять; и один из них — ваш «крот»! Начните с ближайшего окружения Мэттиаса и вытяните из них все, что они знают. Если потребуется, поместите всех до одного в клинику!

— Возникнет паника. Весь государственный департамент будет деморализован, — сказал Брукс. — Если не... существует целая клика, особая группа среди его приближенных.

— Вы не знаете, что это за человек. — Брэдфорд сплел пальцы под подбородком, подыскивая слова. — Он же первый, единственный и неповторимый Доктор Мэттиас, учитель, просветитель, генерал идей. Сократ с Потомака, вокруг которого собираются толпы повсюду, где он появляется. Он превозносит тех, кто увидел исходящее от него сияние, и с невероятным сарказмом жестоко побивает тех, кто оказался Фомой неверным. При этом он умеет облачить эту жестокость в исключительно смиренные фразы. Как случается со многими самопровозглашенными арбитрами элитарных кругов, его высокомерие делает его дьявольски непостоянным. Какая-то группа попадает ему на глаза, и ее члены тотчас превращаются в его милых, любимых сыновей и дочерей. Но это продолжается лишь до той поры, пока не возникает следующая группа и он не выступает в нужный момент со льстивыми речами. Так происходит смена придворных, перед которыми он может вещать дальше. За последний год эта черта характера, естественно, получила развитие, но присутствовала она в нем всегда. — Здесь Брэдфорд позволил себе улыбнуться, хотя улыбка вышла натянутой. — Впрочем, я могу быть предвзятым по отношению к нему, ведь мне не приходилось попадать в круг избранных.