Внезапно все о нем начали беспокоиться. Ему разрешили пойти в купальню надсмотрщиков, к самым глубоким из его ран приложили лечебные травы и наложили повязки. Его провонявшую от грязи набедренную повязку заменили чистым льняным передником. После обильного сытного обеда с жареным гусем, свежим кунжутным хлебом, финиками и разбавленным вином старший надзиратель повел его к начальнику гранитных каменоломен. Это был худой мужчина с угрюмым лицом, который вечно боялся, что его могут отозвать или заменить, и поэтому работал упорнее, чем любой из его надсмотрщиков. Он не был ни жестоким, ни особенно жадным, однако от того, что он жил в постоянном страхе и не мог выказывать его, лицо у него постоянно выглядело угрюмым.

Он предложил Пиайю присесть и объяснил ему суть дела.

— Конечно, продлится несколько дней, пока отколют новый блок, но ты раньше был скульптором на службе фараона…

— Первым скульптором, — кивнул Пиай. — Я изготовил колоссальную статую в Фивах, в храме Мертвых царя, да будет он жив, здрав и могуч.

Начальник откашлялся:

— Хорошо… Да, что я хотел сказать… Ты мог бы тем временем обработать сидящую фигуру немножко детальнее, чем ее обычно обрабатывают. Это стало бы извинением за вынужденное опоздание.

— Я мог бы ее даже закончить, потому что знаю планы Малого храма Рамзеса в Абидосе. Обе сидящие фигуры Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч, предназначены для первого пилона, и их должны будут поставить рядом с входом. Царь должен быть изображен в двойной короне и с обоими скипетрами. Какая надпись планируется, я не знаю.

Начальник вскочил на ноги, и его угрюмое лицо расплылось в некоем подобии улыбки.

— Именем Пта, нашего божественного ремесленника, сегодня счастливый день! Я уже обдумал, как бы мне оставить тебя здесь, но в этой каменоломне работают только свободные мужчины. На сколько лет ты осужден?

— Я сам этого не знаю, достопочтенный. Царь, да будет он жив, здрав и могуч, еще не определился с моим наказанием. Может быть, я буду свободен уже завтра, а может быть…

— …наказание продлится всю жизнь, — помрачнел начальник. — Глупая история, Пиай. Что ты, собственно говоря, натворил?

— Об этом мне не разрешено говорить по желанию Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч. Во всяком случае, я никого не убил и ничего не украл.

Начальник вздохнул и мрачно посмотрел на Пиайя:

— По правде говоря, мы не можем позволить себе такое расточительство. Ты зарабатываешься до смерти в каменоломне для каторжников, а здесь не хватает хороших каменотесов. Однако воля фараона, будет он жив, здрав и могуч, священна, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Я предлагаю следующее: ты отдохнешь за день, а потом закончишь фигуру до надписи. Тем временем прибудет блок для другой фигуры, и ты сможешь продолжить работу. Кроме того, я пошлю письмо в царское строительное управление и спрошу, можно ли мне использовать каторжника Пиайя для другой работы. Конечно, ты должен будешь каждый вечер возвращаться назад в каменоломню номер три, потому что я не могу класть каторжника спать вместе со свободными людьми.

— Я понимаю это, господин, но хотел бы, чтобы вы обратили внимание на то, что там почти ежедневно люди умирают от голода, побоев, плохого питания и болезней.

Начальник поднял брови:

— Плохого питания? Едва могу себе это представить. Каждому положена пища из зерна, сухофруктов и меда.

— Люди получают в качестве еды отбросы. Сухофрукты большей частью гнилые, от меда не чувствуется и запаха, а зерно… Ну…

— Это против правил! — гневно воскликнул начальник. — Я сам завтра проверю.

— Ты удивишься, господин. Только ты должен будешь появиться неожиданно, заранее не сообщая о своем приходе, и обратить внимание на то, чтобы тебе не подсунули горшок с едой для надсмотрщика. Еду каторжникам выдают перед тем местом, где они спят.

— Хорошо, Пиай. Я надеюсь, что мы оба окажемся с прибылью. Ты получишь возможность здесь пережить время своего наказания, а я смогу точнее придерживаться сроков поставки гранитных заготовок.

Это был день отдыха, которым Пиай, с тех пор как он был здесь, смог насладиться впервые. Он стал худым, почти как скелет, и сейчас, когда над ним не стояли с палкой и плетью, он чувствовал себя бессильным, словно выжатым. В конце концов он был отнюдь не молодым человеком и ощущал груз своих сорока лет. Один или два месяца он бы, может быть, еще выдержал, а потом его бросили бы шакалам.

На следующий вечер появился начальник:

— Еда действительно отвратительная, — признал он. — Старший надсмотрщик утаивает хорошее питание и покупает на рынке в Суенете оптом отбросы. Я застал его на месте преступления и пригрозил ему, что доложу о нем, если он и дальше будет жадничать. Я не хотел бы отсылать тебя туда и придумал следующее: ты будешь спать в каморке с инструментами, которые ночью и без того охраняются. Тем временем мы в полном спокойствии подождем решения царского строительного управления.

Пиай с благодарностью поклонился. Хотя он был убежден, что начальник имел свою долю от махинаций с продуктами, он придержал это мнение при себе.

— Однажды я каким-либо образом вознагражу тебя за твое согласие посодействовать мне. Ты спас мне жизнь, и я смогу отблагодарить тебя.

Начальник мрачно рассмеялся:

— Благодарность! Разве она вообще существует? Ну, посмотрим. Ты был, как я понимаю, еще совсем недавно знаменитым и высокопочитаемым человеком. Позволишь ли ты задать один вопрос, который, может быть, покажется тебе необычным?

— Я обязан тебе жизнью, ты можешь спрашивать меня о чем хочешь.

— Ты, как друг фараона, лично общался с царем, да будет он жив, здрав и могуч, сопровождал его, подолгу разговаривал с ним. Его величество, должно быть, очень отличается от нас, ведь недаром мы называем его Благим Богом. Он происходит от священного семени Амона-Ра. Как действует его появление на обычных людей? Осмеливаешься ли ты вообще поднять на него глаза?

Эти вопросы немного озадачили Пиайя. Он не мог разочаровать любопытного начальника и не хотел говорить явную неправду.

— Даже внешне, ростом и статью, Благой Бог превосходит всех своих подданных. На кого он смотрит, тот вздрагивает и чувствует дыхание божественного. Он умен, как писец, и память у него, как у Тота. Его приказы двигают миром. Он воин, могучий, как Монт. Те, кто видели его под Кадешем, рассказывают о полностью рассеянных вражеских войсках, бежавших от его стрел. Свою столицу в Дельте он, как по волшебству, поднял за несколько лет из болот. Все сущее стремится туда, и Пер-Рамзес — вершина мира. Гарем царя подобен маленькому городу и населен сотнями женщин со всего света; сыновья и дочери Богоподобного настолько многочисленны, что никто не перечислит их имен. В заключение скажу: все, что Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, предпринимает, приказывает, планирует, направляет, — грандиозно, несравнимо и беспримерно.