построили на ней всю защиту. Безоговорочно восприняли ее исследователи дела Бейлиса. До сегодняшнего дня эта версия остается наиболее правдоподобной. Действительно, подозрения против Веры Чеберяк и ее сообщников весьма весомы и подтверждаются косвенными данными.

Вместе с тем нет оснований вслед за юристом А.С. Тагером, автором подробного исследования о деле Бейлиса, утверждать, что инициаторы процесса «знали подлинных убийц и скрыли их». В версии о воровской шайке имеется множество слабых мест. Не понятно, почему бандиты заподозрили 12-летнего мальчика в связях с полицией и что вообще он мог знать о деятельности шайки. Совершенно неправдоподобной представляется картина преступления, нарисованная Бразуль-Брушковским. Квартиру Веры Чеберяк отделяла от соседей тонкая перегородка, на первом этаже размещалась винная лавка, где постоянно толпился народ. Во дворе дома было несколько флигелей. В этом людском муравейнике в 8 или 9 часов утра нельзя было незаметно совершить изощренное убийство. Тем более невозможно было оставлять тело убитого в углу квартиры, куда заходили и где даже оставались ночевать посторонние люди.

Противоречивыми были показания свидетелей Малицкой и Екатерины Дьяконовой. Они напоминали учениц, нетвердо вызубривших чужой урок. Подполковник Иванов заметил по поводу Дьяконовой: «Когда на нее сослался Бразуль в своем заявлении, я вызвал ее в первый раз на допрос, она давала на предлагаемые вопросы довольно туманные ответы, а когда вызывалась последующие разы, то на те же вопросы она отвечала очень определенно и ясно, а когда я задавал новый вопрос, то она отвечала опять довольно туманно».

Наконец, сомнительным представляется признание в убийстве Сингаевского. Он категорически отрицал, что говорил об этом Караеву и Махалину. Трудно поверить, что опытный и хитрый преступник выдал себя малознакомым людям. Гораздо легче предположить, что два друга-провокатора просто придумали весь этот эпизод, так же как пристав Красовский в свое время фабриковал улики против родственников Ющинского.

Несомненно, все это учитывалось следователем Машкевичем. Он считал, что в своем втором заявлении Бразуль-Брушковский вел более умелую, но столь же ложную игру, как и в первом заявлении. В то же время Машкевич показал себя крайне пристрастным следователем. Не доверяя участникам неофициального расследования, он совсем иначе оценивал слова Веры Чеберяк. Между тем хозяйка воровского притона раскрыла тайну исчезновения Ющинского. По ее словам, за Ющинским и тремя ее детьми, игравшими на территории завода, погнался Бейлис и два еврея в необычных одеяниях. Потом «Мендель Бейлис поймал Андрюшу за руку и повел вниз, по направлению к оврагу».

Машкевич закрыл глаза на то, что Чеберяк припомнила о погоне через 16 месяцев после исчезновения мальчика и вдобавок именно в тот момент, когда ей самой пришлось отбиваться от обвинения в убийстве. Обвинительный акт пополнился рассказом о евреях, похитивших мальчика. По существу, это было единственным результатом доследования.

III

Инициаторами дела Бейлиса явились крайне правые организации, их пресса и фракция в Государственной думе. Нет ничего удивительного, что черносотенцы, провозгласившие антисемитизм своей политической программой, говорили о возможности ритуальных убийств и о существовании всемирного еврейско-масонского заговора. Гораздо сложнее позиция правительства и подчиненных ему прокуратуры и полиции. Юрист Тагер считал, что правительство и «черная сотня» с самого начала действовали по единому плану. Историк М. Самьюел соглашался с ним и полагал, что основной целью этого плана было «повернуть вспять силы прогресса». В отличие от них, американский исследователь X. Рогтер не обнаружил в действиях властей ни глубокого замысла, ни даже тактического плана. По его оценке, дело Бейлиса являлось скорее попыткой небольшой группы политических деятелей и фанатиков навязать свои взгляды всей стране. «Они преуспели сверх всякого ожидания: они нашли добровольных союзников в двух могущественных министерствах, обеспечили одобрение императора и молчаливое содействие других членов правительства».

Мотивы чиновников, вставших на сторону ритуальной версии, могли быть различными. Одни увидели в загадочном убийстве очень редкое, но все-таки встречавшееся в судебных анналах преступление на религиозной почве. Они доказывали, что в иудаизме, так же как в христианстве и исламе, могут существовать отколовшиеся от канонического учения секты или помешавшиеся на религиозных вопросах фанатики, которые время от времени совершают изуверские обряды. Другие откровенно считали ритуал замшелой легендой, зато смотрели на громкое судебное дело как на великолепную возможность выдвинуться и сделать карьеру. Очевидно, большинство сторонников ритуального обвинения руководствовались не столько голым карьеризмом, сколько политическими интересами. Они стремились оградить исконные основы Российской империи, которые, по их убеждению, расшатывали инородцы. Дело Бейлиса возникло не сразу после убийства Ющинского и даже не одновременно с арестом приказчика кирпичного завода. Ему предшествовало внесение в Думу законопроекта об отмене черты оседлости и его отклонение, оно разворачивалось на фоне убийства евреем председателя Совета министров и разрыва американским Конгрессом торгового договора с Россией из-за ограничения прав евреев русским законодательством. Многим представителям власти пришлось отстаивать ритуальное обвинение не по внутреннему убеждению, а в силу корпоративной солидарности, что называется «по должности», так как в защиту Бейлиса сплотились все противники самодержавия.

Главным режиссером ритуального спектакля принято считать министра юстиции Щегловитова. В молодые годы он отдал дань распространенному среди юристов либерализму. Но по мере продвижения по служебной лестнице его взгляды становились все более консервативными. На министерском посту он запомнился снисходительностью к погромщикам и предупредительным отношением к крайне правым. Поверил ли он в виновность Бейлиса или сделал вид, что верит? На сей счет имеются самые разноречивые свидетельства. Во всяком случае, Щегловитов приложил немало усилий, чтобы приказчик кирпичного завода предстал перед судом.

За время следствия над Бейлисом сменилось три министра внутренних дел. Начало этой истории пришлось на эпоху Столыпина. Но каких-либо значительных следов его участия в этом деле не видно. Андрей Ющинский был убит как раз в тот день, когда Столыпин с большим трудом добился выхода из «министерского кризиса» 1911 г. В обстановке почти единодушного недовольства его действиями глава правительства вряд ли имел время контролировать расследование в Киеве. Стараясь восстановить связи с умеренной оппозицией и не желая окончательно портить отношения с крайне правыми, он занял позицию стороннего наблюдателя. Дело об убийстве окончательно приняло ритуальную окраску в последний месяц жизни Столыпина, но даже пребывание в Киеве не заставило его нарушить нейтралитет. Прокурор Чаплинский докладывал о ходе расследования сначала товарищу министра внутренних дел П.Г. Курлову, а затем непосредственно Николаю II.

А.А. Макаров, сменивший убитого Столыпина, добросовестно выполнял просьбы министра юстиции, касавшиеся киевского дела. Только однажды, да и то не по своей инициативе, министр внутренних дел вмешался в дело Бейлиса. Получив письмо от киевского губернатора Гирса о том, что назначенный на осень 1912 г. судебный процесс может осложнить выборы в IV Государственную думу, министр