— Какое еще счастье?

— Дык сколько железа, — сказал Людота счастливо.Он шлепнул ладонью по застывшей металлической луже под ногами, где виднелсяоттиск огромной ступни. — Там же на три сажени чистого булата! Дай людей,все надо выковырять… Не было бы счастья, да несчастье подсобило…

Владимир мотнул в его сторону головой. Дюжий гридень молчаухватил старого кузнеца, поднял в воздух и быстро утащил в безопасное место.

А со стороны пролома вдоль домов двое мужиков в простыхполотняных рубахах тащили под руки залитого кровью грузного воина. Седая головаболталась, как кочан капусты на измочаленном стебле. Ощутив близость князя, онс усилием вскинул голову. Лицо залито кровью, только по роскошным серебрянымусам, которые не окрасились красным, Владимир узнал Претича. Глаза воеводы торасходились, то сдвигались к переносице.

Владимир услышал хрип:

— Их тьма… У нас кончились силы…

Голова его упала на грудь. Слабосильные мужики покраснели отнатуги, удерживая тяжелого как гора воеводу.

— Сильно ранен? — спросил Владимир.

— Побит, — ответил один. — У него, наверное,все кости переломаны… По нему били булавами, палицами, чеканами, а когдасорвали с коня, топтали… Мы чудом уволокли из самой гущи.

Владимир кивнул:

— К Белояну! Пусть лечит, если колдовать разучился.

Воеводу поволокли, ноги тащились по земле, оставляя глубокиеборозды. По эту сторону поваленных стен странная битва все еще кипела.Остроконечных шеломов стало совсем мало, всюду мелькают серые малахаи, даже напростого ополченца в полотняной рубахе и с топором в руке бросается по дюжиневсадников, но странное сражение все еще длится…

— Коня!

Отрок подвел бегом, страшась грозного князя больше, чемпеченегов. Владимир прыгнул в седло, в руке недобрая тяжесть от острого меча,что рубит любые доспехи, а тело наливается грозной силой, что является от боговтолько в минуты самого лютого сражения.

— Слава!!! — заорал он.

За ним прогремел конский топот. Все, кто еще мог держаться вседлах, спешили за князем на последний пир, где упоят ворога красным вином, асами лягут беспробудным сном, ибо не осталось в Киеве больше человека,способного поднять топор, а сила ворога все еще несметная…

Он ворвался в гущу схватки как огненный демон, с двумяблещущими как молнии мечами. Смял передних и пошел врубаться дальше в ихпроклятое войско, в самую середку, а потом чтоб вот так идти и идти через всюнесметную орду, перейти реку, подняться на холм, где все одиннадцать ханов,разметать стражу, сразить всех ханов…

Эта мысль грела, тешила сердце, давала силы. Он в самом делепрорубился до черты города. Конь кое-как переступил через поваленные бревна итрупы. Оба меча рубили как двенадцать, люди вокруг падали как колосья под косойумелого жнеца. Более того, завидев на всаднике красное княжеское корзно, атакой плащ мог носить только великий князь, к нему протискивались самые лучшиебогатыри, бывшие вблизи, и все падали под его мечами.

Остервенясь, он рычал как зверь, силы удесятерились, нагубах было солоно, он не знал, чья кровь: чужая или своя, ревел, рычал, бешеносверкал глазами, врубался, ибо если погибнет Киев, то и ему зачем тогда…

Впереди был крик, лязг железа, ржание раненых коней. Сквозькрасную пелену в глазах увидел впереди схватку. Огромный воин на дивном беломконе, на голове которого между глаз длинный рог, со скоростью молнии поражалпротивников длинным копьем с широким как у меча наконечником. Конь тоже билрогом, бил копытами, хватал острыми, совсем не лошажьими зубами.

Владимир начал прорубаться к нему, а когда оставалось небольше десятка шагов, зычно крикнул:

— Ты кто?.. Почему бьешь печенегов?

Всадник проткнул копьем налетевшего степняка. За это времяего конь одного просадил рогом так, что острие вылезло меж лопаток, другомупроломил голову копытом. Всадник ответил низким голосом, от которого коньВладимира запрядал ушами:

— Я… пробивался в Киев…

— К князю? — догадался Владимир.

— Да…

— От Добрыни?

Всадник ответить не успел, на них с разбегу налетела коннаясотня. Вел ее молодой хан, Владимир помнил, как он подходил к Жужубуну, подавалсоветы. Хан на скаку указывал в сторону Владимира.

Безымянный всадник, догадавшись, что этот петух в красномплаще что-то значит или чем-то ценен, быстро послал коня вперед, загораживаяВладимира. Владимир, такой же быстрый на решения, послал коня чуть правее,лавину встретили плечо в плечо.

Их оттеснили, но свалить не свалили. Некоторое времярубились в одиночестве, прикрывали друг друга с боков, отступали под напоромшаг за шагом, конь Владимира тоже зло хватал зубами, бил копытами, аотодвигался только перед валом трупов.

Против сотни печенегов они стояли двое, потом далеко заспинами степняков Владимир заметил бешеное движение. Как коршун средибеспомощных цыплят, там носился на огромном злом коне широкий в плечах воин сострашным, перекошенным в гневе лицом. Печенеги падали под ударами его грозногокривого меча десятками. Он с разбегу топтал конем, сек, рубил. Конь был красныйпо самое брюхо от крови, всадник весь стал красным от брызг. Владимир ещеиздали услышал его громовой рык, от которого дрожала земля, страшный храпчудовищного коня.

Всадник прорубался им навстречу, а когда чуть сблизились,Владимир прокричал:

— Кто ты?

Всадник бросил в его сторону быстрый недружелюбный взгляд:

— Я за… Кийв…

Владимир кивнул, кто бы ни был этот богатырь, он явилсяочень вовремя. Уже втроем они выдерживали бешеный натиск. С холма их заметили,пустили отряд блещущих доспехами батыров, сильных и на быстрых горячих конях.

Всадник на рогатом коне выдвинулся на полкорпуса вперед,Владимир и второй встали по бокам, молча признавая его старшинство, и такклином встретили страшный удар. Их, как тараном, отодвинуло на сотню саженей,грохот от ударов раскатывался над всем полем. Владимир страшно сек двумямечами, а по голове, по плечам, по груди стучали стрелы, дротики, в головегремел многоголосый крик ярости и боли.

Он знал, что это его последний бой, о защите думать нечего,надо как можно больше врагов забрать с собой, рубил, сек, поражал, а двоегероев дрались так же молча и исступленно.

Среди сражающих появился еще один, огромный как башня,закованный в доспехи странного кроя, даже конь покрыт кольчужной сеткой, арасписная попона опускается ниже стремян, закрывая брюхо. Он рубился топором,оттянутые в стороны концы лезвия почти касались рукояти. Печенеги, пятясь подего натиском, исчезали, как зеленая трава под натиском страшной саранчи.