– А я не буду. Мишель…

«Фульгат» был убедителен – несостоявшийся счастливец убрался чуть ли не вприпрыжку, остальные с готовностью потрусили следом.

– Вроде бы Талиг, а сколько Бе-Ме! – посетовал Вальдес, отходя к окну, в каковое и уставился. «Кэналлиец» Савиньяк проследовал за адмиралом, не забыв оглядеть зальчик. Все было как положено, особенно подзабытый Фердинанд в золоченой раме. Портрет заслуженно считался удачным, нравился королю и при этом почти не врал, вот его и повторяли до бесконечности.

– У тебя есть виды на полковника? – Вальдес стянул окровавленную перчатку и взялся за свой изумруд. – Или как решили?

– Как решили, – Ли невольно поморщился. – Твое дело потрясти обывателей и вынудить Заля прыгнуть.

– Угу, – зеленая искра знакомо взлетела к потолку. – Никакого удовольствия! Дрался, как пиво пил. Вроде и хмельное, только ни в одном глазу, вкус мерзкий, а запах того гаже.

– Мне тоже не понравилось. – Любопытно, что за образы бродят сейчас в головах у бергеров? Явно не пивные.

– К Рамону я не вернусь, – Ротгер сжал кулак, – пока не приберемся. Такое за спиной оставлять нельзя, и не за спиной – тоже. Тетушка, само собой, решит, что я увиливаю… Закатные твари, ну почему так тошно? Ты, чего доброго, вообразишь, что я никогда мрази не видел.

– Ты ее видел в море.

– А то я в Олларии не бывал! Сколько там сволочи, и ведь ничем до недавнего времени не пахло!

– Не только в Олларии.

– Эйнрехт нюхали не мы. – Адмирал огляделся, судя по всему – в поисках жертвы, каковую и нашел в виде добротного стула с высокой резной спинкой. Невинные часто отвечают за виновных, стул и ответил. Первый и последний раз вспорхнув, он ударился о стену и с грохотом развалился. Этого не вынес уже Фердинанд, державшийся на своем гвозде не крепче, чем на троне. Портрет ткнулся лицом в пол, по изнанке величия заметался растерянный паук. Он верил в незыблемость Талига, он разом лишился всего.

– Скверна скверной, – укорил Ли, – но стулья-то зачем ломать?

– Затем… Постой! – Вальдес был уже на середине комнаты. – Слышишь?

– За шкафом.

Неясный то ли вскрик, то ли стон из дальнего, полускрытого здоровенным резным гробом угла, грохот, куда там погибшему стулу, выхватившие клинки «закатные кошки», топот… Из-за шкафа вылетает некто в офицерском мундире, приостанавливается, окидывает помещение взглядом. Злым, но разумным. Миг – и офицер, не пытаясь ни напасть на адмирала, ни прорваться к двери мимо «фульгатов», порскает к боковой стене, верней, к небольшому – раму выбить, пролезешь – окошку. Мишель тянет из-за пояса пистолет, и Ли с невольным смешком вскидывает руку:

– Не стоит.

Ротгеру пистолет не нужен ни свой, ни чужой. Буквально пролетев весь зал, адмирал хватает гостя за шиворот и дергает в сторону. Не сильно, как раз, чтобы вместо вожделенного окна с разбегу врезаться в стену плечом, а затем и головой. Бесчувственное тело валится под ноги подскочившим «фульгатам». Они имели шагов десять форы, но Вальдес это Вальдес.

– Жаль, у поросят не бывает воротников. – Какое просветленное лицо, хоть святого Адриана пиши! – Насколько с ними было бы проще.

– Лучше порадуйся, что воротники есть у «зайцев», иначе тебе бы пришлось хватать его за ногу. На алатский манер[5]. Теньент… В Кадельской армии таких сотни полторы.

– Мне нравится думать, что круг замкнулся и путь от свиньи до свиньи не случаен. Мишель, глянь, из какой норы выскочило это счастье и чего ему там не сиделось.

Первым, кого увидел Капрас на въезде в очередной трактир-резиденцию, был Калган. При виде маршала пес сдержанно шевельнул хвостом – то, что человек с перевязью чем-то важен, умник уразумел, однако навязчивой шумной любви это не породило. Кагетские овчарки, в отличие от самих кагетов, чрезмерной дружелюбностью не страдали, видать, и впрямь являлись наследством непонятных саймуров. Как и растущие на крови розы.

С мысли о собаках и цветах маршала сбил рыбоглазый Анастас. Носитель первой молнии северной гвардии столбом торчал под украшавшим просторный двор старым орехом, тут же на скамьях расселись истуканы из конвоя прибожественного. Еще двое украшали лестницу на террасу, где выпячивал грудь уже капрасовский часовой. Маршал подавил вздох и как мог незаметно пересчитал молниеносцев. Без носителя выходило полтора десятка – значит, Лидас внутрь никого не потащил.

Будь на месте Анастаса кто другой, Карло попытался бы узнать, с чем легат пожаловал, но одержимая рыба вызывала оторопь, и при этом ее хотелось пристрелить. Сдержавшись, Капрас послал белоногого Солнышка к подножию лестницы. Против самого Лидаса маршал ничего не имел, но неожиданный визит имел все шансы обернуться ссорой прибожественного с загодя не отосланным отцом Ипполитом. И таки обернулся – выскочивший навстречу начальству Йорго шепотом доложил, что легат решил дождаться маршала, хозяин оккупированного Капрасом заведения водворил гостя в обеденный зальчик для проезжих господ, и тут Леворукий, то есть, конечно же, Создатель, принес священника.

Отец Ипполит потребовал приватного разговора с легатом, прибожественный скорчил рожу, однако согласился. Оба велели беседу не прерывать, расписная дверь красноречиво захлопнулась, и оставшимся снаружи осталось лишь ждать. И слушать, потому что разговор выходил, мягко говоря, громким.

На второй этаж Капрас почти взлетел, чудом не сбив машущего руками трактирщика, и уперся в крайне недовольного Фуриса. Этот, числясь по военному ведомству, имел формальное право приказы легата не исполнять. Увы, зануда из добродетельной Кирки был не только отважным, но и глубоко верующим, а отца Ипполита он еще и уважал. Прямое указание священника ни в коем случае не мешать Фурис исполнил, хоть и скрепя сердце.

– Внутри помещения столовой на протяжении получаса раздавались звуки усугубляющейся ссоры, – заговорить буквоеда по-человечески не заставил бы и сам Создатель. – Около полутора минут назад имел место непонятной природы грохот, после которого наступила тишина, вызывающая множественные вопросы и…

– К Леворукому!

Маршал вломился в запретную комнату, как рогоносец в спальню, и с облегчением перевел дух. Худшего не случилось, не случилось и просто плохого. Прибожественный Сервиллионик с побагровевшей щекой держал за обе руки отца Ипполита. Слегка помятого. Оба шумно дышали, но крови не было.

– Что здесь происходит? – как мог по-маршальски вопросил Карло.

– Видимо, миссионерство, – Лидас выпустил добычу и уселся. – Ваш эсператист не знает даже основ рукопашной, хотя некоторые способности у него имеются. Рука тяжелая.

– В приемной слышали грохот.

– Я сбросил цветок, – легат кивком указал на опрокинутую кадку с краснолистным деревцем. – Святоша слышит только себя, мне было что возразить, но привлечь к себе его внимание словесно я не мог.