– Теперь вы с братом Пьетро почти офицеры.

– Это облегчает мой выбор. – Священник сцепил и тут же расцепил руки. – Господин Капрас, я решился нарушить тайну исповеди. Брат Пьетро умен, смел и по-своему исключительно наблюдателен, но слишком отрешен от мирских дел. Поймите, я далек от того… От того, чтобы вынуждать слугу Создателя…

– Отец Ипполит, – пришел на помощь Капрас, – брат Пьетро на исповеди сообщил вам то, о чем мне следует знать?

– Да, – теперь клирик смотрел прямо. – Брат Пьетро покаялся в умолчании, которое, как известно, есть частный случай лжи. Как врач он исполнил свой долг полностью и сообщил о состоянии… дорогого вам существа истинную правду, но есть еще кое-что.

Выбор блаженного Оноре был отнюдь не случаен – брату Пьетро дано чувствовать зло, и он встревожен. По его словам, в Олларии накануне бунта ощущалось нечто трудноуловимое, но отвратительное. Затем это чувство исчезло и вернулось лишь во время боя у переправы, когда разбойники перешли Рцук. Конечно, это может быть совпадением, однако в имении господина Турагиса брат Пьетро испытал то же отвращение и желание покинуть оскверненное место. Совет передать будущую мать на попечение ордена Милосердия был бы им дан в любом случае, и все же…

– Отец Ипполит, – перебил Капрас, дергая звонок, – вы, конечно, на меня обидитесь, но брата Пьетро я должен расспросить сам.

– Это необходимо, – твердо сказал священник. – В Речной Усадьбе та, за кого вы в ответе перед Создателем, а господин Турагис, как я слышал, чист душой и чрезмерно уверен в своей проницательности.

Старик упрям, как шестнадцать ослов, значит, если Пьетро не ошибается, придется врать и юлить.

– Йорго, – велел маршал вбежавшему адъютанту. – Разыщите брата Пьетро. Немедленно.

Молодой лекарь не так прост, иначе б он не выбрался из охваченного бунтом города, но у церковников свои правила и увертки. Исповедаться – разделить ответственность. Пьетро в корпусе недавно, откуда ему знать, что за птица командующий и как с ним говорить? Отец Ипполит решил, брат Пьетро подчинится.

– Отец Ипполит, раз уж вы здесь, я хочу вас попросить… Не трогайте Лидаса, то есть прибожественного. Он не так плох, как вам кажется, в смысле он не еретик, а гвардеец. Поймите, мориски рвались к Паоне, а новый император сумел их остановить. За ним идут – идут бить врага, который почти дошел до столицы. О Создателе никто не думает…

– Это и плохо, – не преминул ввернуть клирик, – но я вас понял.

– После разговора с вами, – развил наступление Капрас, – легат отправился в Белую усадьбу. Он хочет показать своим людям призрака, чтобы до них дошло – некоторые вещи не исправить.

– Я не верю, что спутники легата способны сожалеть. Я видел их глаза, так смотрят змеи и ящерицы, а их Создатель лишил тепла.

– Лидас не змея. – Он – щенок. Борзой щенок, только откровенничать хоть бы и с пастырем нынче непозволительная роскошь. – Прибожественный способен на добрые порывы, и ему даже не тридцать.

– У господина Сфагнаса живой взгляд, – согласился священник, – и он меня не убил, хотя я оскорбил его действием, а еретика Ореста – словом.

Блаженный Оноре учил, что есть слышащие слуг Создателевых и слово Его, и те, кого ведет собственная совесть. Последние могут быть злоязыки и на первый взгляд просто злы, но в Рассветные Врата они пройдут вперед тех, кто лишь повторял святые слова, лишая их смысла. Конклав не одобрял подобных мыслей, однако блаженный погиб во враждебном эсператизму Талиге, и его сочли уместным причислить к лику святых. А речи святых суть откровения.

– Да, – пробормотал стремительно тупевший от подобных рассуждений маршал, – конечно. Само собой.

– Я не могу знать, что ждет юного легата, – отец Ипполит что-то почувствовал и выбрался из церковных дебрей, – вернее, что он сделает из своей жизни, но вас бы в ваших трудах святой благословил. Вас, не обуянного гордыней паонского еретика.

– Даже если он спасет империю?

– Он не спасет, – нахмурился клирик. – С братом Пьетро вам лучше говорить наедине. Скажите ему правду обо мне, и он скажет правду вам.

Совет был странен, но Карло послушался. Белоголовый скромник выслушал спокойно и даже улыбнулся. Он был молод, но не юн и явно повидал больше Лидаса при всей его прибожественности.

– Я исповедовался брату Ипполиту, зная, что он, если примет мои слова всерьез, так их не оставит. В Речной усадьбе в самом деле очень неприятно, и я связываю это с ее обитателями. Разговаривая с госпожой Гирени, я ощущал разве что неявную тревогу, по дороге к конюшням это чувство усилилось, хоть и не слишком. Окружавшие меня люди казались дружелюбными и уверенными в себе, не более того, но, когда меня по приказу хозяина угощали обедом, я заметил на руке одного из слуг дурно наложенную повязку.

Долг врача, как и долг служителя Милосердия, требует помогать ближним. Обрабатывая рану, я узнал о собачьих боях, что проводят на бывшем гумне за рекой, и выразил желание увидеть это зрелище. Слуги нашли подобную просьбу со стороны монаха забавной и немедля ее исполнили. Не знаю, как относится к этому развлечению господин Турагис…

– Ему нравится, когда его люди развлекаются.

– Само зрелище вызывает отвращение, но я смотрел на тех, кто им наслаждался. У меня нет сомнений, что часть этих людей одержима жестокостью. Сейчас они подначивают псов, но рано или поздно осмелеют и примутся бесчинствовать так же, как им подобные бесчинствуют на дорогах. Я расспросил слуг и узнал, что прежде хозяин был очень разборчив и принимал в Речной Усадьбе лишь ветеранов зегинского похода и тех, за кого ручались доверенные слуги, однако в последние месяцы положение изменилось. Прямых вопросов я не задавал, но понять, что стратег собирает большой личный отряд, а то и полк, нетрудно. Только не всякий годный в солдаты стремится воевать с морисками. Они выучатся владеть оружием и ездить верхом, а что потом?

– Вы сможете указать… одержимых?

– Прежде чем они схватятся за оружие или бросятся оскорблять? Нет, господин маршал. Я чувствую их присутствие, особенно, когда они возбуждены, но и только. В Речной Усадьбе есть люди, которых от убийств и мучительства удерживает только страх, и отнюдь не перед Создателем.

– Брат Пьетро, – быстро, иначе бы он не решился, спросил Капрас, – вы помогали легату и его людям. Там, в смысле – среди его людей, чисто?

– Нет, – клирик отнюдь не казался удивленным, – но в этом я отцу Ипполиту не исповедовался.

Гвардейцы загодя предупреждают о визите лишь обремененных мужьями дам. Лидас при всей своей прибожественности оставался гвардейцем, а Капрас отнюдь не являлся скучающей красоткой. Тем не менее нагрянувший гость маршала удивил своим почти щеголеватым видом и необычно хмурой физиономией.