И вот что Чуйков вспоминает об условиях собственной работы:

«Если Паулюс со своим штабом находился в 120 километрах от поля сражения в станице Нижне-Чирской, то штаб 62-й армии к концу боев был в 300 метрах от переднего края. Никто, кроме меня, члена военного совета Гурова и Крылова[238], не знал, что мы опасались проснуться под дулами немецких автоматов, не успев взять в руки оружие. Поэтому мы поочередно дежурили по ночам» [501].

14 октября «танкам противника удалось пробиться к командному пункту армии. Они оказались от нас в 300 метрах. Рота охраны штаба армии вступила с ними в бой. Сумей противник подойти еще ближе, и нам пришлось бы драться с немецкими танками самим. Иного выхода не было. Мы не могли куда-либо отойти, так как лишились бы последних средств связи и управления» [502].

Командующий АРМИЕЙ! Не ротой, не полком, даже не дивизией!

Каково же приходилось простым бойцам?!

Туго приходилось. Немцы имели перевес в танках и авиации, накрывали нас бомбами и артиллерией.

И тогда Чуйков приказал сближаться с противником вплотную — в соседний дом, на расстояние броска гранаты. Враг перестал бомбить: боялся зацепить своих.

Вдобавок генерал начал применять спецназ — штурмовые группы по 6–8 человек с легким вооружением: автомат, гранаты, нож, лопата. Штурмовая группа «просачивалась, как вода, через подвалы и проломы в стенах и среди развалин зданий. Она наносила внезапные удары с фронта, с флангов, с тыла, не давала немцам отдыхать, изматывала морально и физически, не дав опомниться, навязывала невыгодный врагу стремительный бой. Улицы и площади Сталинграда нередко пустовали, а ожесточенные бои велись внутри зданий» [503].

Захватив дом, штурмовая группа давала знак, и ей на помощь шла группа закрепления с серьезным оружием: станковые и ручные пулеметы, ПТР, ломы, кирки, даже минометы и легкие пушки.

Чуйков писал об этом так: «Штурм должен быть тщательно подготовлен. Командиру необходимо узнать: тип здания, толщину стен и перекрытий, наличие подвала, где находятся входы и выходы, характер укреплений, места скрытых амбразур, есть ли у гарнизона опорного пункта возможность скрытно (траншеями) общаться со своими подразделениями. Представление об объекте атаки будет неполным, если при разведке не учесть быт гарнизона противника и огневое воздействие из соседних зданий» [504].

Да, он отлично в этом разбирался: не зря носил прозвище «генерал-штурм»! Опыт уличного боя он применил затем при взятии Берлина.

Именно по этой схеме был захвачен знаменитый Дом Павлова. Слово генералу А. Родимцеву, командиру 13-й гвардейской стрелковой дивизии в составе 62-й армии:[239]

«Как-то в конце сентября ночью я обратил внимание на одинокий дом, силуэт которого выделялся посредине площади 9 Января. „Дом на нейтральной полосе?“ — подумал я.

Я спросил об этом доме. Через несколько минут мне передали ответ командира роты Наумова, что если разрешат, то он пошлет людей обследовать этот дом. Я, конечно, не возражал.

Наумов вызвал сержанта Я. Ф. Павлова: он сметлив, инициативен, умеет действовать самостоятельно. Павлов был невысок, худощав, в пропыленной и выгоревшей гимнастерке.

С собой Павлов взял лишь троих: чем меньше людей, тем они подвижнее. Первым был ефрейтор В. С. Глущенко. Уже немолодой, грузноват, но на удивление ловок. За его плечами были две войны — Первая мировая и Гражданская. У двух других — Н. Я. Черноголова и А. Александрова — может, и невелика была жизненная и боевая биография, но находчивости и солдатской смекалки хватало.

Солдатские сборы недолги: бойцы проверили, все ли диски набиты патронами, рассовали по карманам запасные гранаты-„феньки“, пощупали, на месте ли кисеты с табаком.

Путь до одинокого дома на площади переползли благополучно. Правда, иногда к землице-матушке приходилось прижиматься вплотную, „всеми суставами“: над головой то и дело посвистывали пули.

Вот и первый подъезд. Что ждет их там? Не брызнет ли в лицо из какого-нибудь темного угла струя огня и свинца?

Павлов оставил Глущенко и Александрова в подъезде, а сам с Черноголовым обследовал одну квартиру, потом другую, третью… Никого. Комнаты с разбросанной утварью пусты. Под сапогами хрустят осколки битого стекла и посуды. Слышны подозрительные шорохи. То ли в бесстекольные рамы проскакивает с Волги сквознячок и шуршит в оборванных обоях, то ли притаился враг?

Нет ли кого в подвале?

Ступеньки ведут вниз. Вдруг показалась светящаяся щель от неплотно прикрытой двери. Распахнуть ногой и бросить гранату? Но что это? Слышится детский плач. Павлов заглянул в щель: на столе еле мерцающая лампадка, а вокруг нее женщины и дети.

Павлов вошел. Черноголов сзади замер с автоматом на изготовку: мало ли что может случиться.

— Здравствуйте, граждане!

Женщины встрепенулись:

— Слава богу, свои!

Из дальнего угла послышался обрадованный бас:

— Сержант Павлов? Как ты сюда попал?

На свет шагнул санинструктор Калинин из их роты.

— Я в разведке, а вот как ты очутился здесь? — спросил Павлов.

— Со мной двое раненых.

— А где фрицы?

— Похоже, в соседней секции. За стеной постреливают.

— Оставайся пока тут, — вполголоса сказал Павлов и вышел из подвала.

На улице вовсю светила луна, и бойцы по одному перебежали ко второму подъезду. Павлов опять оставил Глущенко и Александрова охранять вход в подъезд, а сам с Черноголовым направился к правой квартире.

Войдя в переднюю, они уловили чужую отрывистую речь и беспечный хохот.

„Вот и пришла минута, ради которой, может быть, ты и жил на свете, — подумал сержант. — Можно вернуться и доложить, что в доме гитлеровцы и ты не рискнул с тремя бойцами атаковать их, — никто тебя не осудит. Но можно поступить и по-другому…“

— Готов? — прошептал он Черноголову. Распахнул дверь и швырнул в комнату две гранаты. Вспышки огня, взрывы, стоны. Ворвавшись, он длинной очередью прострелял комнату от угла до угла. Короткими очередями начал бить Черноголов…

Когда все стихло, они увидели через окно залитую лунным светом площадь. На столе тускло поблескивал пулемет, по сторонам свисали патронные ленты. Пол был завален бумагами, книгами, осколками битой посуды, гильзами. Посреди комнаты распластался здоровенный детина. Два других фашиста лежали у стола.

Павлов и Черноголов вышли на лестничную клетку.

— Что ж нас на подмогу не позвали? — с завистью проговорил Глущенко.