— Я просто хочу, чтобы вы были свободны. — И отступил ещё на шаг. Не понимая, а, возможно, и не дослышав, Ирис, в свою очередь, устремилась к нему.

— Я не терплю… понимаете, ненавижу принуждение, особенно, если оно касается женщин. Слишком насмотрелся в Константинополе, как порой обращаются с рабынями, которых я выкупал… Это были самые бесправные существа, вынужденные терпеть, терпеть и умирать, когда больше ничего не оставалось. Я не идеалист, что бы там ни говорил Его Величество. Просто я верю, что можно и нужно поступать правильно, справедливо…

Он коснулся спиной стены и вздрогнул от неожиданности. Отступать было некуда.

— Али! — звенящим голосом позвала Ирис. Нубиец немедленно выглянул из-за двери. Его хозяйка грозно свела брови:

— Не давай ему уйти!

И повернулась к графу. Сказала ласково:

— Договаривайте, Филипп.

— Я… — Граф покосился на нубийца, закупорившего, казалось, собой выход. Бросил затравленный взгляд на окно. — А… это обязательно? Его присутствие при нашем объяснении?

— Это часть культуры Востока, — вежливо пояснила Ирис. — Да и Европы тоже… Слуг не замечают, так ведь? Али очень ловко может притвориться мебелью, ничего не видящей и не слышащей, но вас он не отпустит без моего позволения. Учитывайте это. А я всего лишь хочу спросить…

Зажмурившись, она шагнула ближе.

— Вы… любите меня?

Ответом ей была тишина. Запаниковав, Ирис подняла глаза — и встретилась со взглядом, полным муки.

— Я…

Казалось, правая рука Филиппа вовсе перестала слушаться. Одеревеневшими пальцами он кое-как выудил из кармана сафьяновую коробочку и протянул своей мучительнице.

— Я уже шёл к вам когда-то. С… этим. Это кольцо моей матери, графини де Камилле. Но тогда по независящим… клянусь, совсем не по своей вине — не дошёл. И сейчас почему-то взял с собой. Или просто не вытащил прошлый раз из кармана… Забыл.

Рука Ирис, потянувшаяся к коробочке, задрожала.

— Забыл… что?

— В последнее время у меня что-то с памятью, — признался его сиятельство. — Я словно забываю, для чего иду… что именно надо предложить…

Ирис озабоченно пощупала его лоб. Наслаждаясь прикосновением прохладной ладони, Филипп замер.

И словно бы опомнился.

Когда он успел превратиться в этакую размазню?

Прежний, гордый и независимый де Камилле блеснул очами, расправил плечи… и твёрже сжал в руке заветную коробочку. Но теперь отказали пальцы левой: они упорно не соскальзывали с пружинки, открывающей крошечный замок. Граф едва не выругался. Однако сильная маленькая ручка решительно накрыла его неловкую ручищу, подавив дальнейшее трепыхание.

— Думаете, кольцо — это главное? Без него не обойтись?

— Не понимаю… — пробормотал он.

— Ваши родители, Филипп… Они были счастливы вместе?

Глядя в её прекрасные глаза, невозможно было солгать. Он и ответил честно, тем более, что и без того нагородил бог весть и что и уже выставил себя дураком. Терять-то было нечего!

— Нет.

— Ну, хоть сколько-то? Некоторые супруги ведь женятся по любви, и лишь потом их чувства охладевают…

— Ни дня. Их брак был оговорен родителями и устраивал оба семейства.

— Да, так часто бывает. А чего хотите вы, Филипп? Неужели того же? Ведь вы ненавидите принуждение! А я на себе испытала, что это такое. — Ирис вздохнула. — Я не устаю благодарить судьбу за то, что меня отдали за эфенди. А если бы это был кто-то другой, жестокий и грубый? Постойте, не перебивайте. Дайте уж мне сказать, а то вы так и не решитесь… Вы хороший человек, Филипп, добрый, чуткий, просто прячете свои чувства под каменной маской, вот. Я это лишь недавно поняла. И… не обижайтесь, но просто вы пока боитесь полюбить. Это я вам сейчас как ученица лекаря говорю. Приворот, который долгие годы иссушал сердце, всё-таки не лишил вас сострадания к другим женщинам, но — чужим! А привязаться к кому-то ещё вы не хотите, чтобы не страдать снова. Филипп, но почему обязательно страдать?

Он накрыл её ладонь своей. Странная это получилась конфигурация: его ладонь — футляр с кольцом — ладонь Ирис, и снова его…

— У нас сегодня, кажется, день откровений, — усмехнулся горько. — Вот странно, в иное время я бы возмутился и назвал ваши выводы пустыми измышлениями и женскими хитростями. А сейчас… Что-то во мне с недавних пор стало иным. Кажется, я перестал врать самому себе. Вы правы. Я боюсь любить. Мне это не дано.

— А ведь хочется, — растерянно пробормотала Ирис. — Помните Эстрейских? Ведь они почти семь лет женаты — а будто только что влюбились…

Она залилась краской, вспомнив невольно подслушанное свидание герцога и герцогини в библиотеке; вроде бы и случайное, но преисполненное романтики, нежности и… страсти.

— И Август счастлив в браке, и Винсент Модильяни. И… мои подруги, подаренные вашим друзьям — разве они не нашли своё благополучие? Ведь есть же оно, Филипп! Почему мы должны смириться, сжать зубы — и выполнять долг, долг, долг, будто иначе нельзя?

— Потому что…

Он вздохнул. И вернулся к началу разговора:

— Я хочу, чтобы у вас был выбор.

— Знаете, Филипп, если бы вы были мне противны и отвратительны — я бы с радостью выбрала кого-то ещё. Но вы мне… не противны, очень даже. И потом, скажите честно: если я вам откажу — неужели Его Величество Генрих оставит мысль сосватать меня за кого-то из своих подданных?

Кровь так и бросилась в голову Филиппу, едва он вспомнил о Келюсе.

— Ни за что! — процедил.

— Вот видите… Да и вас он не оставит в покое, потому что вы до сих пор холосты, а когда король женится — что неминуемо скоро случится с Генрихом — он, как правило, женит своих придворных и друзей. Это мне ещё эфенди разъяснял. От вас рано или поздно потребуют того же. И подсунут вам какую-нибудь выгодную партию, худую и носатую, чуть красивее гарпии и характером под стать. А вы достойный человек и заслуживаете счастья. Со мной, например…

Она мило покраснела.

И положила вторую руку поверх левой мужской.

— Давайте держаться вместе, граф? К тому же, посмотрите: вы уже заполучили обе моих руки!

Филипп растерянно посмотрел на переплетение их конечностей… и нервно рассмеялся.

— Вместе? Держаться?

Но освободиться не спешил.

— Если мы объявим о помолвке — хотя бы о помолвке — от нас отстанут. А в женихах и невестах мы ведь можем долго ходить, да? Хоть год! За это время мы присмотримся друг к другу и поймём, стоит ли нам продолжать. Или… придумаем что-нибудь. Главное — у нас будет время. Король и Хромец успокоятся, но мы-то будем знать, что всё в наших руках!

Граф де Камилле остолбенел.