Вот так… просто?

— И если вам куда-то в самом деле нужно ехать — пожалуйста, уезжайте спокойно. Мне — защитой будет ваше имя. Вам — моё согласие, которое, если нужно, я смогу подтвердить перед Его Величеством. Но оба мы будем оставаться свободны.

Медленно и торжественно Филипп поднёс к губам прелестные ручки и поцеловал каждую.

— Договор?

— Договор! — засмеялась Ирис.

… Когда он ушёл, фея обессиленно опустилась на диван. И, посидев минуту-другую вроде бы спокойно, вдруг начала неудержимо хихикать.

— Вот и я думаю, что граф ваш так и не понял, кто кого перемудрил, — подытожил Али, всё это время и впрямь невидимый и неслышимый. — Хорошее решение, госпожа. А что это он оставил на столе?

Рядом с «Жемчужиной Востока» из глубин открытой сафьяновой шкатулки поблескивало рубиновыми гранями родовое кольцо графинь де Камилле.

[1] Моя вина! (лат)

— Может, так оно и правильно, — фыркнула Аннет, выслушав от подруги последние новости.

Глянув в зеркало на туалетном столике, машинально прошлась пуховкой по лицу… Да толку-то! Ни одна пудра не прикроет синевы под глазами, разве что чуть освежит цвет лица. Но следы бессонницы и печальных размышлений слишком глубоко отпечатываются на челе. Тут уж пудрись — не пудрись… Хорошо, что, изрядно наученная жизнью, она уже не плачет по ночам в подушки, вспоминая о мелькнувшем было, да вновь удравшем счастье, а предпочитает загружать голову думами о хозяйстве, о нововведениях в поместье, куда вскоре вернётся, о новых учителях для Анри, за которыми приехала сюда, в столицу… Только вот после этих дум, непременно заканчивающихся жалостью к себе, засыпала лишь к утру. Что, разумеется, ни здоровья, ни уж тем более цветущего вида не прибавляло.

— И правильно, — повторила жёстко. — Самый лучший подход к замужеству. Трезвый расчёт, немного симпатии, уважение, собственная независимость, которую ты сохранишь и после венчания — всё это, в конце концов, залог отличной дружбы, могущей сложиться с супругом в дальнейшем. Не нужно слишком уж пылать так называемой любовью, этот огонь быстро гаснет, а перед этим ещё и жжётся, а ты потом лечись, зализывай ожоги… Ты ведь особо не любишь этого Филиппа, да? В Эстре ты не пылала к нему симпатией, я заметила. Но сейчас просто не захотела отпускать. Ну и верно, от добра добра не ищут.

— Ах, Аннет…

Задумавшись, Ирис отложила пяльцы. Бисерная бабочка, сверкнув почти дошитым крылом, улеглась поверх рисунка-схемы, разложенного на рукодельном столике. Тут же поблёскивали в хрустальных открытых баночках круглые и гранёные бисерины, стеклярус, мелкий жемчуг, сияла в лучах солнца золотая канитель, отливали перламутром мотки шёлка. Уголок будуара в залитом светом эркере с тремя окнами успел стать любимым местечком рыжей феи, в редкие часы досуга любившей посидеть здесь с какой-нибудь вышивальной мелочью.

Сейчас она аккуратно закрепила стежок на ткани, извлекла иглу и отправила её к товаркам, ощетинившимся на спинке забавной подушечки-ёжика.

— Наверное, я его и впрямь не люблю, ты права. Уж во всяком случае, не изнемогаю от страсти и не теряю дар речи в его присутствии, подобно девам, описываемым в романах. Знаешь, что интересно? Я ведь знала его почти три года, и поначалу даже восхищалась — его смелостью, верностью мужской дружбе, ведь он сам вызвался отправиться на поиски Августа! Потом он ухаживал за ним на корабле, а после операции — сутками проводил у его постели, даже засыпал в кресле. А с виду и не скажешь, что так привязан. «Ну, что ты, Огюст, это просто мой долг друга и христианина…» Только Бомарше над этими его словами лишь посмеивался. Он-то, сейчас-то мне ясно, уже тогда знал, что за бесстрастным обликом скрывается горячее сердце.

Аннет озадаченно приподняла бровь.

— Ого! Ты действительно не влюблена?

Её подруга отмахнулась.

— Да перестань… Главное, что я и впрямь тогда всерьёз им восхищалась, даже немного завидовала Ильхам. Думала: надо же, какому мужчине она досталась! Ты ведь понимаешь… — Она невольно покраснела. — …что наш брак с эфенди был не совсем настоящим. Он стал для меня отцом, наставником, совестью, и я до конца своих дней буду любить его и помнить. Но всё же тогда, к стыду своему, я немного завидовала подругам, которым по милости Аллаха довелось вкусить радостей семейной жизни, и любви молодых пылких мужей, и счастья материнства… Впрочем, завидовала я совсем чуть-чуть. Мне казалось — дорогой эфенди вечен; и хвала Всевышнему, пусть дни его продлятся бессчётно, а я как-нибудь обойдусь и без маленьких радостей, доступных кому-то другому, лишь бы быть подольше с названым отцом.

Она вздохнула.

— А потом, когда Август поправился и вернулся в посольство, я почти не видела Камилле, он бывал у нас очень редко. Я как-то и думать о нём забыла. Да и то сказать — в моей жизни тогда было столько интересного! Каждый день что-то новое, как подарок. Это со временем я, должно быть, привыкла, что мир так и кипит вокруг; а тогда, после сонного болота Серальского гарема, едва успевала удивляться и восхищаться. Всё новое хотелось схватить, разглядеть, вдохнуть аромат, попробовать на зуб!..

Аннет невольно улыбнулась.

— Понимаю. И у меня было такое. Когда… в общем, встретила своего «господина Анри». Будто и не жила раньше. Мир вдруг взорвался — красками, звуками, ощущеньями… и любовью, будь она неладна.

— Но ты ведь не жалеешь? — не сколько вопросительно, сколько утвердительно сказала Ирис.

Маркиза печально качнула головой:

— И да, и нет… Однако продолжай. Хочешь сказать, что интерес к Филиппу де Камилле тогда угас полностью?

— Ну да, мне же было не до него. Если бы ты знала, какое это чудо — открывать в себе новые возможности, учиться магии! К тому же, делать это нужно было осторожно, не торопясь: эфенди сам говорил, что не слишком осведомлен об особенностях фей, и всё опасался как бы я не исчерпала свой резерв, не успев создать его толком. Да и о том, что я должна уметь, он только догадывался.

Она задумалась. Машинально потянулась к баночкам с бисером, закрывая одну за другой крышечками из цветного стекла. Улыбнулась своим мыслям.

— А как он меня злил в Эстре, — сообщила с каким-то смущением, и, разумеется, Аннет тотчас поняла, что речь снова зашла о Филиппе. — Казался мне просто невыносимым снобом. Потом, правда, когда монсеньор Бенедикт рассказал мне о свойствах приворота, который мы окончательно сняли, я поняла причину его постоянной сдержанности и бесстрастности. Он просто боролся много лет с навязанной страстью, и вместе с ней привык глушить все прочие чувства, потому-то и привык быть в броне, которую сам вокруг себя нарастил. Он и сейчас в неё порой прячется, только уже не так часто. А когда два дня назад мы, если это можно так назвать, объяснились… — Не сдержавшись, хихикнула. — Он честно боролся сам с собой, по глазам было видно, и так напомнил мне цыплёнка, пытающегося влезть в обломки бывшего своего домика… Не скажу, что сейчас Филипп так уж сильно изменился: скорее всего, я просто узнаю его больше. Но когда он сообщил об отъезде, я растерялась. И вдруг ясно поняла: не хочу, чтобы он исчезал. Вдруг его зашлют опять в Османию, или в Новый Свет, где его дядя основал целый город? В конце концов, он…