мои близкие родичи давно умерли, означало поставить под сомнение свое самосознание как гордого ирландца. Но мысль о том, как я сижу в холле в Кайрлинне у дымного очага, а холодный ветер и дождь гуляют над морем, и так добрые полгода, уже не вдохновляла. Немногие товарищи в Ирландии, пережившие разорительное нашествие англичан на мои родовые земли — оно произошло, пока я был заложником в Уэльсе, — давно привыкли жить под ярмом у завоевателей.

Мне суждено стать господином сломленных людей, размышлял я, правителем пустынного куска земли, вечно раздираемого борьбой между Лейнстером и Ольстером. Я корил себя за саму эту мысль, такой предательской она выглядела, и все же не мог отрицать правду. Будучи верным соратником Ричарда, я обрел благополучие, положение и почет. Немногие находились в такой милости у короля. Еще меня любила его сестра Джоанна. Не было причин опасаться, что положение дел изменится. В то же время, покинув двор, я мог принять обещанный Ричардом титул лорда Кайрлинна и все полагающиеся пожалования. Но от прочего пришлось бы отказаться.

Я не был уверен, стоит ли уплатить такую цену за все это.

Король в тот день вернулся рано вечером, приведя с собой большой флот. Ему не удалось убедить Конрада — тот все еще отказывался принимать участие в военных действиях, — но в остальном недолгое посещение Акры прошло удачно. В ряды войска вернулись сотни «лежебок», Ричарду удалось заключить новое соглашение с генуэзцами. Если его замыслу нападения на Египет суждено было воплотиться, ему понадобилось бы гораздо больше кораблей, чем те, что имелись у нас при плавании до Яппы. Горя желанием извлечь из затеваемого предприятия всю возможную прибыль, генуэзцы охотно примкнули к королю.

Мне было мало дела до новых судов и до говорливых итальянцев, составлявших их экипажи. Я был рад снова видеть короля, но по-настоящему меня занимала только Джоанна. Когда она сошла на берег вместе с Беренгарией, я изо всех сил скрывал свои чувства, но давалось мне это труднее, чем когда-либо. Ричард спустился по сходне перед дамами и протянул руку, помогая им сойти на пристань.

Джоанна была как видение: белокурые волосы сияли в свете закатного солнца, золотистая кожа покрылась еще более темным загаром, чем прежде. Смеясь над какой-то шуткой короля, Джоанна не сразу разглядела меня в толпе встречавших. У меня перехватило дух, я чувствовал себя как влюбленный юнец, онемевший от страсти.

Опасаясь выдать себя, я перевел взгляд на Беренгарию. Королева, видимо, искренне радовалась возможности побыть с Ричардом. Даст бог, подумал я, в последующие, более спокойные месяцы ей предстоит зачать ребенка.

Король поприветствовал нас; грянул слаженный, громогласный ответ.

Взгляд мой, разумеется, вернулся к Джоанне. На губах невольно заиграла улыбка.

Она заметила меня, но выражение ее лица ничуть не изменилось. Появилась лишь едва заметная ямочка на подбородке, и все. Тревога полоснула меня ножом по сердцу, хотя я твердил себе: она ведет себя так, как следовало бы и мне. Жизнь при дворе, конечно же, научила ее умело скрывать свои чувства.

Я сгорал от желания увидеться с нею наедине. По пути обратно в лагерь я обдумывал, как можно это устроить. Джоанне предстояло поселиться вместе с королем, в замке внутри стен Яппы, недавно получившем новую крышу и частично отстроенном. Пробраться к ней в опочивальню было воистину трудной задачей.

Прошло несколько мучительных дней, не подаривших мне ни единого случая. Мне удалось перемолвиться с Джоанной парой слов однажды утром, когда она выезжала с королем на соколиную охоту. Этого хватило, чтобы увериться, что я ей все еще небезразличен, и признаться в своей вечной любви, но для разговора было слишком людно. О прикосновении, которого я так жаждал, не могло идти и речи.

Ричард, вольный делать что ему вздумается, проводил с Беренгарией меньше времени, чем я предполагал. Он вставал рано поутру и редко навещал ее в течение дня. Я говорил себе, что это не имеет значения, раз они проводят вместе ночи, однако подмечал его холодное обращение с ней. Не думаю даже, что он замечал тоску в ее глазах, когда уходил. Короля, похоже, больше занимали переговоры с Саладином, чем общение с молодой женой.

Семнадцатого октября Саладин прислал к королю своего письмоводителя Ибн ан-Нахлаля, а не Сафадина. Ту встречу я запомнил надолго — настолько неприятной она была.

Ибн ан-Нахлаль был низеньким коренастым чернобородым сарацином. Умный и обходительный, что свойственно писцам и прочему ученому люду, он немного говорил по-французски, но все равно нуждался в переводчике. Ричард принял его в отстроенном и отделанном заново большом зале, меньшем по размерам, чем в Акре, но с такими же высокими окнами и каменным полом. На помосте, в дальнем конце, были установлены несколько кресел с высокими спинками. Толстые стены впитывали большую часть тепла, я не облачался в доспехи, и все-таки в помещении было жарче, чем мне хотелось бы.

Собрание не было многолюдным. Присутствовали король и Онфруа де Торон. По распоряжению Ричарда я захватил с собой Абу. Были также де Шовиньи и де Бетюн. Ибн ан-Нахлаль имел при себе только переводчика, охранявшие его мамлюки вынуждены были остаться снаружи.

После коротких представлений и обмена любезностями король перешел к делу. Он сказал то же, что ранее говорил мне: о потерях с обеих сторон, о громадной цене войны в Утремере. Ибн ан-Нахлаль, поглаживая бородку, охотно с ним согласился и осведомился, есть ли у Ричарда предложения.

— Есть, — заявил король. — Иерусалим является для нас местом священного поклонения, и мы не откажемся от него, пока жив хотя бы один из нас. Земли отсюда и до реки Иордан должны отойти к нам. Истинный Крест, который для вас — простая деревяшка, не имеющая ценности, чрезвычайно важен для христиан. Если вы возвратите его, мы сможем заключить мир и отдохнуть от бесконечных трудов.

Переводчик исполнил свою работу, после чего повисла долгая тишина, во время которой Ибн ан-Нахлаль поглаживал бороду.

Нетерпение Ричарда выдавала только правая нога, вздрагивавшая время от времени.

Его требования велики, думал я. Наверняка они намного превышают размер тех уступок, на которые готов пойти Саладин.

Наконец Ибн ан-Нахлаль заговорил.

— Мне, государь, известны не все мысли Салах ад-Дина, — сообщил он через переводчика. — Но я уверен, что ответ его будет примерно следующим. Иерусалим столько же наш, сколько и ваш. На деле он даже более священен для нас, чем для вас, ибо именно здесь Пророк совершил восхождение на небо и именно в этом городе соберутся все правоверные, чтобы встретить