Всю дорогу до главных ворот я слышал гневные крики.

Прошел день. Вызова от короля не было. Известий от Джоанны тоже. Я дулся, сидя в своем шатре, и жаловался Рису — единственному, кому мог довериться, — на несправедливость произошедшего. Он сочувственно выслушивал, но помочь ничем не мог. Я был бессилен против короля, и мы оба это понимали. На следующее утро до меня дошла новость о роскошном скакуне, посланном Ричардом в дар Сафадину. Это омрачило мою надежду на то, что король может отказаться от своего недостойного предложения. С ним самим я не общался. Я исполнял свои обязанности, напряженно ища способы переубедить Ричарда и увидеться наедине с Джоанной, но ничего не получалось.

Личная встреча между королем и Сафадином состоялась днем позже, переводил снова Онфруа де Торон. Присутствовали также де Шовиньи и де Бетюн; ни меня, ни Абу не позвали. Пока в большом зале шла встреча, я метался, как зверь в клетке. После нее я при первом же удобном случае поговорил с де Бетюном. По его печальному лицу я понял, что утешить ему меня нечем.

— Король отозвал свое предложение? — спросил я.

Де Бетюн покачал головой.

— Подлый ублюдок!

— Тише! — Де Бетюн обернулся, оглядев коридор. — Опасно так выражаться.

Я фыркнул:

— Расскажи мне все.

— Все было достаточно просто. Ричард предложил руку королевы Джоанны Сафадину, и тому, кажется, это весьма польстило. Он с ходу согласился и попросил изложить подробности.

— Продолжай, — процедил я, скрипя зубами.

— В приданое за Джоанной отдают прибрежные города и земли, завоеванные королем со времени прибытия сюда. Саладин, в свою очередь, жалует Сафадину все владения к западу от реки Иордан. Поселения в этих краях будут принадлежать госпитальерам, а замки — Джоанне и Сафадину. Жить оба станут в Иерусалиме. Городу обеспечат безопасность и его откроют для посещения христианами. Истинный Крест возвращают, пленники с обеих сторон получают свободу. И последнее: король покидает Утремер и возвращается в Англию.

— Ричард действительно намерен так поступить? — спросил я, отказываясь верить собственным ушам.

— Едва ли. Весь христианский мир встанет на дыбы, узнав, что королеву-христианку выдали замуж, пусть и с ее согласия, за сарацина.

— Но зачем тогда он вообще завел этот разговор? — с горечью воскликнул я.

— Он ведет с Саладином игру. Войско еще не готово к походу, кроме того, король желает усилить укрепления Яппы и помирить пизанцев с генуэзцами на случай, если представится случай нанести удар по Египту.

— Использовать в этой игре сестру подло, — заявил я. Но теперь, зная, что королевское предложение было притворным, я начал сожалеть о своей позавчерашней вспышке. — Что сказал Сафадин?

— Что условия вполне приемлемые, но ему следует посоветоваться с Саладином. Он уехал, пообещав сообщить ответ завтра.

— А если Саладин согласится?

— Там поглядим, но я не думаю, что король позволит этому браку свершиться. Он ни словом не обмолвился на этот счет, вообще никому, но де Шовиньи разделяет мое мнение.

То была хорошая новость, даже лучше, чем я надеялся. Вот только сложно было сказать, представится ли возможность помириться с королем.

— Руфус, мы с де Шовиньи считаем, что выдавать королеву Джоанну за сарацина — варварская и неприемлемая мысль. Но тебя она оскорбила намного сильнее, чем нас. За этим что-то кроется.

Де Бетюн впился в меня внимательным взглядом.

В приступе отчаяния я не подумал о том, как могут воспринять мое поведение остальные. Лишившись дара речи, я смотрел на рыцаря.

— Мне вспоминается, как ты смотрел на нее на Сицилии, Руфус.

— Ты меня насквозь видишь, — выдавил я. — Дело в королеве. Я люблю ее.

— Она отвечает тебе взаимностью?

Откуда ни возьмись, среди штормового моря, в котором я тонул, ко мне протянулась рука. Я принял ее, решив, что де Бетюн — действительно верный друг, каким я его считаю.

— Отвечает, — прошептал я.

— Господи Иисусе! Король подозревает что-нибудь? — сказал де Бетюн, но тут же покачал головой. — Нет, конечно, иначе давно приказал бы отрубить тебе голову. На опасную дорожку ты вступил, Руфус.

Я выдавил кривую улыбку:

— Стрелы любви не разбирают, кого поражать.

— Это верно, — ответил рыцарь и с усмешкой кивнул. — Что же, от меня Ричард ничего не узнает. Даю слово. — Я сбивчиво поблагодарил его. — Я постараюсь притушить королевский гнев, но предупреждаю, что эта задача не из легких. При одном упоминании твоего имени он начинает метать громы и молнии.

Пожав мне руку, де Бетюн ушел.

Несчастный, не видя выхода из тупика, в который завела меня вспышка, я облачился в доспехи, пошел в конюшню и оседлал Поммерса. Найти партнера для поединка на открытом ристалище близ крепостной стены труда не составит — там всегда упражнялись рыцари.

Я решил выместить свое раздражение на том, кто примет вызов.

Колокола на отстроенной заново церкви призывали к вечерне — приятный звук, ибо, несмотря на мою слабость к призыву муэдзина, звон был более привычным, более христианским. Я сидел в темноте возле своего шатра. Надобности в плаще не было, но у моих ног горел костерок — по ночам становилось холодно. Вокруг раскинулись сотни других шатров. Слышались звуки музыки, пение, откуда-то справа доносился шум пьяной ссоры. Утащив с собой упирающегося Абу, Рис отправился на поиски вина вместе с де Дрюном. Торн, де Бетюн, де Шовиньи и еще с полдюжины рыцарей двора веселились в лучшей из городских таверн. Усталый после поединков с полудюжиной рыцарей, страдая от нескольких серьезных ушибов, я отказался пойти с ними. Я остался в одиночестве и радовался этому. На коленях у меня покоилась фляга с вином, и я твердо вознамерился осушить ее до дна, прежде чем пойти спать.

Темные мысли снедали меня. Если король не собирается всерьез делать Саладину это предложение, как предполагает де Бетюн, то я вмешался зря и разрушил нашу с королем долгую дружбу без всякой причины. Трудно было вообразить, что при таком раскладе я останусь при дворе. Возможно, придется даже сесть на корабль, идущий бог весть в каком направлении.

Снова и снова корил я себя за необдуманные слова, за то, что мне не хватило ума увидеть в предложении Ричарда всего лишь уловку в его шахматной игре с Саладином. Когда я думал о Джоанне, то мрачнел еще больше: надежда на то, что я смогу тайно навестить ее, почти исчезла.

Чувствуя, как настроение стремительно ухудшается, я налег на флягу, поглощая вино большими глотками. То, что хмель принесет лишь временное облегчение и за него придется расплачиваться поутру, меня не останавливало. Мне хотелось забыться, хотя бы на несколько