За спиной Тая находилась маленькая, незаметная дверь. Он прямо сейчас мог встать и уйти – если дверь не заперта. Интересно, заперта ли она, подумал Тай. И еще подумал о том, есть ли дверь за другим разрисованным экраном, стоящим под углом к его экрану, у той же стены. Эти два экрана обрамляли пространство для Вэнь Цзянь и ее друзей в Ма-вае, весной.

Он бросил размышлять о таких вещах, когда Цзянь уселась на возвышении в центре зала, приняла из рук управляющего чашку и подала знак впустить гостей.

Высокие двери распахнулись. Вошло несколько человек, только мужчины. Цзянь осталась единственной женщиной в зале. Даже слуги, наливающие вино в нефритовые чашки, были мужчинами. Музыканты отсутствовали.

Среди вошедших оказался Сыма Цянь. Сюрприз. Поэт был должным образом одет и вымыт, в темной шляпе, волосы аккуратно заколоты. Выражение лица настороженное и насмешливое, как и всегда. Тай это отметил, но долго не задержал взгляд на друге. Его внимание привлекли другие. Не первый министр, хотя Вэнь Чжоу тоже вошел вместе со всеми.

Скрытый экраном, молчаливый, испытывающий страх и старающийся с ним бороться, Тай смотрел на своего старшего брата. В первый раз за два года.

Лю еще сильнее поправился, что сказалось на его лице, но больше никак не изменился. Ниже ростом, чем Тай, мягче. В богатом, мрачном, черном шелке мандарина с темно-красным поясом высшего ранга и символическим ключом у пояса, он скромно вошел, официально поклонился и занял место позади Вэнь Чжоу, немного сбоку.

Тай в упор смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Страх и ярость.

Он узнал еще одного человека из тех, кто вошел: наследника императора. Еще один сюрприз, если Цзянь наметила на сегодня что-то серьезное. Принц Шиньцзу был печально известен любовью к чувственной роскоши, но его редко видели в городе и никогда – в Северном квартале. Он не ходил к женщинам. Женщин доставляли к нему.

Еще более крупный мужчина, чем первый министр. Короткая бородка, более широкая, чем модно у мандаринов. Как увидел Тай, наследник уже держал в руке чашку вина. Окидывая взглядом зал с того места, где он остановился, у открытого окна, принц улыбнулся Цзянь, которая поклонилась и весело улыбнулась в ответ. Подождала, пока гостям нальют вина, потом произнесла свои первые слова, обращенные к двоюродному брату.

Тай из-за экрана увидел, как Чжоу улыбнулся своей уверенной, ленивой улыбкой.

– Мы держим специальных людей для сочинения стихов, сестра. А ты просишь стихов у единственного из присутствующих, чьи старания тебя наверняка не порадуют.

– Но он ведь постарается? Путь лишь для того, чтобы порадовать меня? – Тай слышал в ее голосе лукавую улыбку.

– Я тебя слишком сильно люблю для этого, – ответил Чжоу. Кто-то рассмеялся, оценив шутку. Тай не видел, кто именно. Вэнь Чжоу прибавил: – И среди нас, кажется, присутствует поэт – по той или иной причине. Пусть он тебя развлекает, сестра. Разве он здесь не для этого?

Справедливый вопрос: поэт некоторое время назад покинул город, попав, как обычно, в немилость, и она была связана с Цзянь и со стихотворением. Изгнанный Бессмертный, и на небесах, и на земле. Такие ходили слухи.

Цзянь лишь улыбнулась. Тай начинал понимать, что у нее больше дюжины разных улыбок. Эта была ближе к улыбке кошки, играющей с мышью, он ощутил это еще в паланкине. Ему пришло в голову, что ее цель сегодня – не развлечение. Интересно, понял ли это Чжоу?

Тай вдруг содрогнулся и сам не понял почему. В тех сказках, которые рассказывала когда-то нянька, так мог задрожать тот, кто прошел по тому месту, где когда-нибудь будет его могила. Если ты никогда так не дрожал, говорила она, значит, тебе суждено умереть в воде или остаться не погребенным.

Его брат слышал те же сказки из того же источника. Знал те же фрукты из сада, те же качели на дереве в саду отца, речку, где можно было плавать и ловить рыбу, листья павловнии на дорожке, опавшие все сразу осенью. Тех же учителей, закаты, птиц, возвращающихся в конце зимы, те же пронизанные молниями летние грозы в детстве, в комнате, где они вместе слушали гром…

– Я опасаюсь предлагать господину Сыме прочесть стихи после тех, последних, которые он нам читал в Да-Мине, – сказала Драгоценная Наложница. – В них говорилось о древнем императоре и его возлюбленной. – Она смотрела на поэта и не улыбалась.

– Я огорчен до глубины души, и эта печаль останется со мной до конца дней, если что-то из написанного вашим слугой не доставляет удовольствия вам или Сыну Неба, – серьезно ответил Сыма Цянь.

– Ну, – произнес первый министр с ухмылкой, – могу вам сказать, что многие из них не доставили удовольствия мне.

Опять кто-то рассмеялся. Возможно, тот же человек. Цянь посмотрел на Вэня и снова поклонился.

– Жизнь учит нас мириться с некоторыми огорчениями, – тихо произнес он.

На этот раз рассмеялась Цзянь. И захлопала в ладоши.

– Братец, братец, – воскликнула она, – никогда не играй в слова с поэтом! Разве ты этого не знаешь?

Вэнь Чжоу покраснел. Тай боролся с желанием улыбнуться.

– Я склонен считать, что именно опальному поэту, не имеющему официального ранга, следует быть осторожным, – холодно ответил первый министр.

Тай инстинктивно взглянул на брата. Он в детстве часто смотрел на Лю, пытался понять, о чем тот думает. Лицо Лю оставалось бесстрастным, но взгляд его внимательных глаз переместился с женщины на поэта, потом быстро – на человека, который неожиданно прервал последовавшее молчание.

– Есть много способов измерять ранг, учил нас Учитель Чо, – тихо произнес принц Шиньцзу. – Кстати, по вопросу об осторожности: у меня есть вопрос к первому министру. Хотя я боюсь помешать удовольствиям нашей дорогой Цзянь.

– Вам, единственному из всех, нет необходимости этого бояться, – приветливо ответила Вэнь Цзянь.

Тай не знал, как это понимать. И как понимать поведение принца, который прислонился к стене у окна и держал в руке чашку так небрежно, что вино за малым не выплескивалось из нее. Голос Шиньцзу звучал более резко, чем ожидал Тай. В сущности, он никогда не слышал, как говорит наследник. До него только доходили слухи.

– Разумеется, я к вашим услугам, уважаемый господин, – Вэнь Чжоу поклонился.

Ему пришлось это сделать. Тай подумал, что это не доставляет министру удовольствия. Сам он уже устал, сидя в своем укрытии и пытаясь уследить за линиями связи и напряжения в зале, прочесть хотя бы лежащий на поверхности смысл, не говоря уже о глубинном.

– Благодарю, – ответил принц.

Он выпил вина. Жестом подозвал слугу, подождал, пока тот наполнит чашку. Все в зале ждали. Когда слуга отошел, Шиньцзу снова непринужденно прислонился к стене. Посмотрел на Вэнь Чжоу.

– Что вы делали с Ань Ли? – спросил он.

Тай за экраном обнаружил, что дышит осторожно.

– Мой господин, вы предлагаете обсуждать государственную политику? Здесь? – Чжоу выразительно посмотрел сначала на поэта, а потом на двух-трех других человек в зале.