Проходная держала оборону как могла, но было видно, что еще немного — и ее просто возьмут штурмом. Что интересно — трезвые (условно) товарищи, те, кто так перебрал позавчера, что не смог продолжить вчера, — поддерживали своих не слишком уверенно стоящих на ногах коллег. Надо было вмешаться, впрочем, это пришлось бы сделать и так и эдак: мое появление было воспринято не как приход кормильца и спасителя, а как явление садиста и убийцы детей. Такой ненависти во взглядах я давно не ощущал. Я встал так, чтобы меня всем было хорошо видно, и тихо и очень холодно осведомился:

— Ну и на хрена мне алкаши на производстве? — Свой вопрос я сопроводил небольшим магическим пассом, чтобы меня услышали все присутствующие. — Хотите бухать? Идите, бухайте. За свой счет. А я найму тех, кто хочет работать.

— Это шоб руки не дрожали! — раздался из толпы гневный рокочущий голос, в котором не было и капли раскаяния. Ну еще бы...

— Угу, и в глазах не двоилось, — произнес я так же сухо. — Условия дальнейшей работы вам известны. Не устраивает — до свидания. Желающих найдется предостаточно. — Я развернулся и прошел через проходную на территорию завода. Следом за мной шел побледневший Виктор. Он малость струхнул перед плотным строем своих гневно настроенных соотечественников. Еще бы... Голодные Бунты — страшная сила, но это ничто по сравнению с Трезвыми Бунтами... Ну или Трезвеющими, или Недоопохмеленными — выбирайте как вам больше нравится.

На территории завода было удивительно тихо. Единственные, кто трудился, — это приехавшие за старыми станками рабочие из центра. Они шустро демонтировали старое оборудование и грузили его в грузовики. Еще бы, для них время — это деньги, поэтому не было смысла их подгонять или следить за качеством работы: их косяк отразится на их зарплате, и они это прекрасно понимали.

В заводоуправлении тоже было тихо, но не потому, что администрация отсутствовала на своих местах, а потому что делать было особо нечего. Новое оборудование уже заказывалось, со старыми договорами разобрались. Все контрагенты предпочли получить солидную неустойку от мертвого завода и искать другого поставщика. Директор и главный инженер склонились над планом переоборудования цеха и размещения нового оборудования. У них был жаркий спор, но проходил он очень тихо, чтобы не мешать остальным. Я вежливо поздоровался. Все вежливо поздоровались со мной. Я одобрительно кивнул в ответ на немой вопрос, читавшийся в глазах нового директора, и поинтересовался, нужен ли я еще для решения каких-либо вопросов, или могу спокойно отбывать в столицу. Выслушав заверения в том, что все отлично и ничего не нужно, я покинул завод, пройдя мимо нетрезвой толпы. Похоже, они решили бастовать, отстаивая фундаментальное право человека не работать и получать за это деньги. Думаю, эта забастовка продлится ровно до того момента, когда появится информация о первых уволенных — тех, кто не соизволил вчера явиться на работу.

Мы быстро собрали немногочисленные разобранные вещи, отправились в аэропорт и уже к вечеру были в столице. Тут уже вовсю кипели приготовления к предстоящей конференции. Больше всего меня шокировал транспарант над входом: «1242—1942.700 лет великих битв!» Я остановился и почесал голову, пытаясь вспомнить школьный курс истории. Одна тысяча двести сорок второй — это, кажись, Ледовое побоище. Ну ладно... В одна тысяча девятьсот сорок втором было очень много чего. Но, скорее всего, автор лозунга имел в виду Сталинград. Более чем сомнительная выборка, особенно учитывая более поздний разбор и того, и другого сражения, особенно если ради интереса сунуть нос не только в Большую советскую энциклопедию, но и в немецкие источники. Никогда не догадаешься, что речь идет об одном и том же событии... Я хмыкнул и подозвал Виктора. Тот сократил дистанцию и вопрошающе на меня посмотрел.

— И что за умник это придумал? У вас что, лозунг невостребованный остался? И нашли способ, куда его пристроить, чтобы не пропадал? Да написали бы хоть «К двухсотлетию Бородинского сражения!», блин... Или вообще «К Отечественной войне двенадцатого года».

— Сейчас заменим... — сказал Виктор и достал свой телефон. Минутку порычал туда и повернулся ко мне: — Они и сами хотели написать сначала «К двухсотлетию Бородино», но там же применялось и огнестрельное оружие тоже, а не только холодное...

Я схватился за голову:

— Ну какая разница?! Вывеска должна быть настолько банальной, чтобы ее завтра уже забыли, а этот шедевр проживет в памяти поколения! Оно вам надо? — Виктор кивнул и вновь забурчал в трубку. Через минуту переговоры завершились, и он доложил мне, что сегодня же привезут новый.

Остальные приготовления шли своим чередом. Да и приготовлений особых не было — конференц-зал и так был пустым и чистым, аппаратура была, свободных номеров полно. Только надо было заготовить поистине огромное количество закусок. На подобных мероприятиях приглашенных гостей принято кормить, а сколько может съесть русский человек на халяву, вошло уже во все мировые анекдоты. Тем более неизбалованные работники науки. Хотя они как раз могут и постесняться и проявить воспитанность. Эта категория людей тут к роскоши не приучена.

Конференция началась через два дня. Все это время я просидел в своем «люксе», поглощенный решением задачи о поднятии гигантских доспехов. Похоже, это все-таки реально будет сделать. Хотя и в ограниченном количестве и при выполнении многих условий. Народ на конференцию начал съезжаться еще со вчерашнего дня. Меня это не слишком беспокоило — «люкс», слава богу, изолирован от наружного шума, — но когда я спускался окинуть взором все приготовления, меня то и дело пыталась сбить с ног очередная толпа студентов и их преподавателей. Студентов могло бы быть и поменьше. Когда я говорил, что «всех», я не имел в виду весь истфак МГУ поголовно. Но, может, они окажутся более полезными, чем я думаю. Ведь работа пойдет на воображение, а не только на академическое знание, да и с академическими знаниями у них все в порядке.

В холле досрочно начала работать регистрация. Присутствующих заносили в компьютер и выдавали им скромненький конвертик, в котором была весьма приятная сумма «за беспокойство» и в благодарность за то, что «откликнулись на зов науки». Потом в коридоре был затор. Как раз в том месте, где вскрывающие на ходу конверт люди столбенели от не свойственной для науки щедрости...

Эти люди были мне намного симпатичнее, чем те, с кем мне приходилось иметь дело до сих пор. У них в глазах жил интерес и жажда знаний, а не жажда наживы на ближнем своем. Несмотря на долгие годы издевательства наше образование по-прежнему осталось очень сильным. Не могу сказать — лучшим или не лучшим, — для этого надо обладать большей реальной информацией, чем та, что подается в сатирических рассказах, повествующих о поголовной глупости всех, кому не посчастливилось родиться на бескрайних просторах Советского Союза. И заслуга в этом не наших любимых слуг народа, которые глаз не сомкнут из-за вечного радения о благе простых людей, а вот таких вот замечательных учителей, для кого работа — это призвание и долг, а не просиживание от начала до конца. Мало таких. И в этой отрасли, и в других. Но именно на них все держится. Кого-то потом обласкают и восхвалят в веках. Кого-то предадут забвению, но они не ради памяти о себе стараются. Ради чего-то большего... Ладно, хватит лирики!