Был еще один фактор, который мог свести к минимальному уровню эффект от нефтяного эмбарго. Это — советский экспорт нефти в Японию. СССР демонстрировал удивительную способность адаптироваться к условиям Великой депрессии и последовавшему за ней застою в мировой экономике. Нефтедобыча в СССР выросла на 56,5 % в период с 1929 по 1932 г., когда мировая добыча снизилась на 17 % за тот же период. Добыча нефти в СССР увеличивалась столь быстрыми темпами, что в стране стало не хватать перерабатывающих мощностей, что в итоге привело к появлению ежегодного излишка добычи в 3 млн т, которые надо было как-то реализовать, что было затруднено позицией западных энергетических корпораций, которые намеревались ввести институциональные ограничения на советский экспорт нефти[588]. И здесь появилось предложение от Токио, получившее название «плана Мацукаты» (по фамилии японского промышленника, инициировавшего этот план), СССР получил возможности наращивать добычу сверх планки в 3 млн т. Однако, судя по переговорам с японской стороной в 1932 г., у СССР были трудности не столько с ростом мощностей нефтепереработки, сколько с реализацией бензина внутри страны[589], так как советский автопром только начинал развиваться в первой пятилетке.

Несмотря на выгоды от продажи в Японии более дешевого советского бензина, план промышленника К. Мацукаты не был принят. И здесь выявилась другая причина, почему Япония страдала от дефицита нефтепродуктов, — работавшие в связке с американскими нефтяными компаниями японские нефтеперерабатывающие фирмы не хотели допустить снижения цен на бензин, которые в результате договора с СССР на короткое время упали до 39 иен за галлон[590]. Восстановление дипломатических отношений между СССР и Китаем в декабре 1932 г. еще более усложнило советско-японскую торговлю. Правда, японские нефтедобывающие концессии на северном Сахалине продолжали работать даже после нападения Германии на СССР. В 1940 г. японцами на северном Сахалине было добыто 43 700 т нефти, в 1941 г. — 51 700 т, правда, это меньше пикового показателя добычи в 1931 г. — 200 000 т[591]. Причиной такого резкого спада в добыче стал отказ советской стороны в середине 1930-х гг. предоставлять Японии новые месторождения на северном Сахалине[592]. Однако форсирование японской стороной улучшения отношений с Москвой могло теоретически дать Японии новые возможности и для расширения добычи нефти на северном Сахалине, и для импорта нефтепродуктов из СССР. Такое потепление, в принципе, нельзя было исключать, если вспомнить улучшение советско-японских отношений в середине 1920-х гг., результатом чего и стали японские концессии на северном Сахалине. Изменение отношений между СССР и Японией могло произойти, если официальный Токио строго следовал бы рекомендациям своего посла в Москве Того[593].

В России практически с конца войны сложилось такое мнение, что пакт о ненападении с Японией спас СССР от войны на два фронта. Тот факт, что похожий пакт с Германией не обеспечил безопасность СССР на Западе, никому особо не бросался в глаза. В итоге получается, что на Западе были непорядочные нацисты, а на Востоке — порядочные японские милитаристы, к которым почему-то в советский период не применялись термины «фашисты» и «шовинисты»; официально японских военных лидеров, провоцировавших конфликты на Дальнем Востоке, называли милитаристами. Словом, в советской официальной версии на Западе были нацисты и фашисты, а на Востоке— любители повоевать (так в просторечье можно обозначить милитаристов).

Пакт Мацуока — Сталин был документом, ничем не обязывавшим Токио. Почему же императорская Япония не напала на СССР летом 1941 г.? Дело в том, что основные сухопутные силы Японии были отвлечены на войну с Китаем. К лету 1941 г. этот конфликт стал приобретать для японской армии достаточно неприятный характер, китайцы начали активно контр-наступать, оправившись после поражений 1938–1940 гг. Одно важное свидетельство, согласно словам военного министра Японии, высказанным им в конце июля 1941 г.: японская армия потеряла в Китае с начала войны с режимом Чан Кай Ши 40 % своего личного состава, флот— 10 %[594].

Если в районе Пекина у китайских военных дела шли плохо преимущественно из-за включения в состав китайской армии коммунистических формирований, которые воевали, надо сказать, плохо, то на юге ситуация для Чан Кай Ши развивалась более благоприятно. 27 августа 1941 г. после нескольких месяцев ожесточенных наступательных боев китайцам удалось освободить Фушоу, важный порт и перевалочный пункт японцев. Тем же летом китайцы овладели Шаоксингом, портом и важным железнодорожным узлом, находящимся примерно в 200 км от Шанхая.

Понимая, что успехи китайцев почти полностью зависели от поставок западных союзников через Гонконг, японские военные предприняли наступление с целью перерезать шоссе, соединявшее Гонконг с территориями, подконтрольными Чунцинскому режиму. 12 мая перевалочная база, соединявшая китайцев с их союзниками, Вайхоу, была взята 18-й пехотной дивизией императорской армии, но спустя почти две недели китайцы силами 160-й дивизии и 9-й отдельной бригады отбили этот город[595].

Вместе с тем Чан Кай Ши понимал, что долго удерживать дорогу на Гонгконг китайским войскам не удастся, поэтому в мае 1941 г. китайцы стали усиливать оборону в провинциях Юннань и Кванджи, через которые Чунцинский режим мог получать помощь от западных союзников из Индокитая. В этих провинциях была развернута 5-я китайская армия[596].

Теми же весной и летом 1941 г. происходит интересное событие. На востоке провинции Шанси Япония вводит в бой против коммунистических 4-й и 18-й армий войска марионеточного китайского правительства, образованного до этого в Нанкине[597]. Токио прекрасно осознал, что победить Чан Кай Ши силами только императорской армии практически невозможно. Факт присоединения в качестве союзника к Чунцинскому режиму коммунистов Мао Цзедуна использовался японскими военными как повод для официальной пропаганды превратить войну Китая с Японией в интервенцию последней в Азии с целью спасения ее народов от коммунистов.