Перед тем как мы разошлись по спальням, Джон ознакомил меня с некоторыми прочими фактами. Доктор, разумеется, не мог с точностью до минуты установить время смерти; скорее всего за час до осмотра. Пуля вошла в спину ровно напротив сердца. Если предположить, что ружье держали более или менее на одном уровне с раной, как оно и было бы, стреляй убийца обычным образом, от плеча, пуля прошла бы ровно через сердце. Конечно, до вскрытия со всей определенностью подтвердить это было невозможно, но в таком случае смерть наступила бы практически мгновенно. Следов пороха на одежде не обнаружили.

Значение этих фактов было мне так же ясно, как и любому другому. Я размышлял о них, завязывая галстук, и с удовлетворением отметил, что руки у меня нисколечко не дрожали. Насколько я понял со слов Джона, доктор, хотя и не хотел связывать себя окончательным заключением, все же выразил мнение, что, судя по внешним признакам, пуля и в самом деле прошла через сердце. В таком случае полиция должна была знать, что на момент выстрела Скотт-Дэвис стоял (разумеется, спиной к нападавшему), что убийца стрелял тоже стоя, а не засевши в кустах (хотя, конечно, мог прятаться и стоя, а не только сидя), и что выстрел был произведен с расстояния не менее пяти футов. Я тщательно перебрал в голове все эти пункты, однако не сумел извлечь из них ничего в свою пользу.

Джон коснулся и еще одного вопроса. Выходного отверстия пули обнаружено не было; следовательно, она находится внутри тела. Вскрытие должно было установить ее точное положение – которое, похоже, являлось крайне важным фактором, поскольку показывало глубину проникновения. Как только будет известно точное расположение пули, полиция должна была запросить экспертное мнение относительно точного расстояния, с какого стреляли.

Тут-то, возможно, мне и светил лучик надежды. Если, по счастливой случайности, эксперты придут к мнению, что пуля была выпущена издалека, это будет явственным очком в мою пользу, ибо, учитывая, что я не привык стрелять, а также близорук, было бы в высшей степени невероятно, чтобы: а) я и в самом деле стал покушаться на убийство, стреляя с такого расстояния, и б) чтобы, даже попытайся я выстрелить издалека, мне удалось бы попасть в столь мелкую мишень, как вполне определенная точка на уровне сердца. С другой стороны, я и без помощи Джона мог сообразить: если окажется, что выстрел был сделан с малой дистанции, придут к выводу, что Скотт-Дэвис убит человеком, которого знал настолько хорошо, что преспокойно отправился впереди него по тропинке – еще один пункт против меня. Будь это кто-нибудь менее знакомый, то Скотт-Дэвис, как гость дома, шел бы позади, а не спереди.

И все же, подумал я, не так все однозначно. И в самом деле, как я только что заметил, нападавший мог подкарауливать Скотта-Дэвиса, стоя в густых зарослях, и выстрелить, когда тот пройдет мимо. Стоит ли указывать на это полиции? Уж верно, любое соображение, которое способно мне помочь, достойно упоминания. Я продолжал обдумывать этот вариант. В таком случае убийца должен был устроить засаду на повороте тропинки – так, чтобы, свернув, Скотт-Дэвис оказался прямо перед ним, причем спиной к нему. Чего-чего, а поворотов на тропинке хватало, а в густых зарослях вокруг и правда было бы совершенно несложно спрятаться. Вот только откуда бы убийце знать, что Скотт-Дэвис будет проходить именно по этой малонахоженной тропке?

В голове у меня все перепуталось. Я никак не мог решить, рассказывать ли о своих соображениях полиции или лучше не надо. Инстинкт требовал сказать, приложить все усилия к тому, чтобы освободиться из пут ужасного заблуждения, – но что, если тем самым я лишь ухудшу дело? Не лучше ли держаться в сторонке и предоставить полиции самой опровергнуть роковую теорию?

Хоть убей, я не знал, как быть. Одно лишь решил почти без долгих раздумий: нет, я не воспользуюсь советом Джона и не стану обращаться к моему поверенному. Во-первых, он наверняка затеет собственное расследование, в результате которого я утрачу контроль за происходящим, – а тогда на свет всплывут не только мои воображаемые мотивы избавиться от Скотта-Дэвиса, но и настоящие мотивы других людей. Этого же мне решительно не хотелось, во всяком случае, пока. Да, быть может, я оказался в крайне опасной ситуации, но я не стану выпутываться из нее, бросая подозрение на других. Я не претендую на лавры за рыцарство и благородство, я всего лишь предпочитаю играть по-честному (не заслужил ли я уже звание «спортсмена»?). Кто бы ни убил Скотта-Дэвиса, от сотоварищей он заслуживает благодарности, а не ненависти. Уж в этом-то я не сомневался.

В голове бушевал такой вихрь мыслей, что вместо того, чтобы спускаться в столовую, я рухнул в кресло, машинально прислушиваясь, не прозвенит ли внизу колокольчик к ужину. Едва ли до самой ночи мне выпадет случай побыть одному, так что я хотел, пока есть возможность, привести смятенные думы хоть в относительный порядок. Должен подчеркнуть: я вовсе не паниковал, но был крайне растерян, сбит с толку и сомневался, какую линию поведения избрать.

За дверью раздались тяжелые шаги, потом стук, и в комнату вошел Джон Хиллъярд с большим стаканом в руке. Как и я, он уже переоделся к ужину.

– Я тут смешиваю коктейли, – грубовато произнес он. – Не хотите пропустить стаканчик прямо тут, а? Не по себе вам сейчас, наверное.

– Спасибо, Джон, – поблагодарил я, растроганный этим знаком внимания, столь нетипичным для Джона Хиллъярда. Взбодриться мне сейчас и впрямь очень и очень не мешало.

Пока я прихлебывал великодушно принесенный мне коктейль, Джон переминался с ноги на ногу рядом. Похоже, ему было тоже не по себе.

– Послушайте, Сирил, – наконец не выдержал он, – внизу я ничего не сказал, но вы же понимаете. Я вас в беде не брошу.

– Не бросите? – повторил я в удивлении.

– Да. И… Сирил, не могу не сказать… это… это… Послушайте, вы ведь любите Эльзу?

Удивление мое перешло в крайнюю оторопь, однако на этот поразительный вопрос я ответил совершенно честно:

– Нет, ничуточки.

– И не хотите сами жениться на ней? – настаивал Джон.

– Нет.

– Мы с Этель могли бы… ну, как-то повлиять… в меру сил, если вы и впрямь… – проговорил Джон с чуть заметной ноткой сожаления в голосе.

– Дорогой мой, уверяю, у меня и тени мысли нет просить мисс Верити оказать мне такую честь.

Джон несколько мгновений смотрел на меня очень странным взглядом.

– Что ж, тогда, думаю, это чертовски благородно с вашей стороны, – сказал он еще грубоватее, чем прежде. – Черт побери, ни за что бы не поверил! Вы куда как отважней меня, Сирил. Клянусь, я вас в беде не брошу.

Я изумленно уставился на него, а он тем временем резко повернулся и вышел из комнаты.

И только когда дверь за Джоном закрылась, я сообразил, что он благодарил меня за убийство Эрика Скотта-Дэвиса!

Однако на том потрясения мои не закончились. Внизу прозвенел колокольчик, и я, торопливо допив коктейль (от которого мне сразу стало лучше), поднялся из кресла. Но не успел дойти до двери, как она снова отворилась и в комнату вошла Этель.