— Конечно, — не задумываясь, ответил Субодай.

— О боги! — застонал Джамуха и сильно сжал ладонями виски. — Здесь собрались одни глупцы!

Субодай промолчал.

Джамуха встал, лицо его было совсем измученным и осунувшимся. Он остановился против Субодая и тихо проговорил:

— Я не могу отступить. Это мои последние слова.

Субодай тоже встал.

— Так тому и быть, господин, — спокойно заметил он.

— Я правильно все сделал! Я в этом уверен! — сказал, оставшись один, Джамуха.

Он лег и попытался заснуть, но не смог. Он начал думать о Темуджине. Что он сделает? И что он скажет?

Он до того привык к посетителям, что его не удивило, что к нему пожаловали еще гости. На сей раз это была Оэлун в сопровождении нескольких мрачных нокудов. И хотя она стояла перед ним сгорбившись, все равно оставалась властной женщиной. Она заговорила без предисловий:

— Джамуха Сечен, ты совершил ужасный поступок, и я прошу исправить положение!

Оэлун смотрела на него гневными серыми глазами, в них можно было прочитать насмешку. Вид этой женщины раздражал Джамуху. Его ноздри начали раздуваться, и он заявил:

— Я не отступлю!

— Ты что, не понимаешь, что предаешь моего сына? — мрачно усмехнулась Оэлун.

Джамуха похолодел, но не отвел от нее взгляда и постарался, чтобы никто не заметил, как он дрожит.

— Тебе известно, что я не совершал никакого предательства. Оэлун, я действовал так, как считаю лучшим. Если ошибался, то пусть сам Темуджин придет к какому-то решению. Но я считаю, что все сделал правильно.

Оэлун помолчала, а затем снова заговорила:

— Ты можешь все исправить и не будешь выглядеть глупцом в глазах людей. Но ты всегда слишком завидовал моему сыну, а эта зависть больше твоего тщеславия. Ты нарушил его закон и решил, что одержал над ним верх… Разрушая установленный им порядок, ты ощущаешь себя сильнее его. Но даже тебе должно быть понятно, что один человек — ничто по сравнению с единым народом!

Джамуха ее слушал, и ему казалось, что его сердце горит в жарком пламени, он стал багровым, у него дрожали губы. Оэлун злорадствовала.

Наконец он смог проговорить:

— Я — хан до возвращения Темуджина. Отправляйся в свою юрту, Оэлун, и сиди там до тех пор, пока я не позволю тебе оттуда выйти.

Оэлун продолжала насмешливо усмехаться:

— Ты смеешь заключить под стражу мать Темуджина? Джамуха! Ты еще глупее, чем я о тебе думала!

Оэлун кивнула нокудам, и они последовали за ней.

Ярость Джамухи душила его, как страшный яд. Он гневно расхаживал по юрте и что-то бормотал про себя, временами громко выкрикивал какие-то слова, бросался на ложе и сжимал голову руками. Но его упрямство и уверенность в себе не давали ему все хорошенько обдумать. Перед рассветом он погрузился в тяжелый и кошмарный сон.

Ему снилось, что он видит, как к нему идет Темуджин, улыбается и протягивает к нему руки. Он слышит слова Темуджина: «Это мой анда. Он сделает все, что я должен был сделать». Джамуха почувствовал облегчение и взял руку Темуджина, но тут же отпрянул, увидев, что это кинжал, направленный в его сердце. Темуджин продолжал улыбаться, но крепко сжимал кинжал, и его улыбка стала зловещей.

Джамуха с криком проснулся. Снаружи занимался бледный серый рассвет, кто-то стоял на пороге юрты. Джамуха был настолько испуган и измучен, что громко вскрикнул.

В юрту вошел Субодай, с ним — Аготи. Они были очень бледными и судорожно переводили дыхание. Джамуха понял, что случилось нечто ужасное.

— Господин, — мрачно сказал Субодай, — Аготи мне только что сообщил, что Чутаги удавился на поясе своей первой жены в собственной юрте.

Джамуха потерял дар речи и не мог отвести испуганных глаз от бледного лица Субодая. Тут заговорил Аготи. Он говорил очень почтительно, но в его словах можно было различить победные нотки:

— Он объяснил женам, что должен умереть, потому что предал нашего хана.

Субодай, увидев, как растерян Джамуха, почувствовал к нему жалость.

— Все хорошо, Джамуха Сечен. Мы должна объявить людям, что он умер по твоему приказанию.

— Нет! — заорал Джамуха. — Я не позволю так говорить!

Воины поклонились и покинули юрту.

Джамуха плашмя растянулся на ложе. Он метался из стороны в сторону, громко стонал, ему было плохо от одолевающих его страшных мучительных дум. Потом его вытошнило. По телу пробегала боль, и он подумал: «Я умираю».

Он страстно призывал к себе смерть.

Но через некоторое время успокоился и закрыл глаза.

Джамуха думал: «Я все сделал правильно. Я мог поступить только так».

Джамухе казалось, что раньше судьба лишь играла с ним, а теперь решила помучить.

Никто, кроме Кюрелена, не желал с ним встречаться. Никто не приветствовал его с почтением, как того требовало его положение. Сначала Джамуха злился, а потом начал тревожиться. Его влияние сошло на нет. Люди волновались и уже не скрывали от него своего недовольства, с надеждой разглядывали горизонт. Люди в открытую роптали, обсуждая приближение холодов. Они говорили о том, каким толстым стал лед на реке по утрам. Женщины высказывались даже громче и резче мужчин, открыто критиковали Темуджина. Жены самого Темуджина говорили Борте:

— Наш господин о нас не заботится. Говорят, что он очарован персидской красоткой и позабыл и о нас и о тебе, его первой жене и матери его сына.

Борте смотрела на сына и скрежетала зубами. Кровь ее горела от ревности и ярости: неужели эта «персючка» красивее, чем сама Борте?

Борте погружала маленькие пальцы в роскошные длинные черные волосы, отливающие бронзой, пыталась разглядеть себя в полированном серебряном зеркале и надменно улыбалась, видя, что стала еще краше, чем прежде. Она разлеглась на ложе, продолжая улыбаться, любовалась крепкой грудью, бедрами и ляжками и перестала думать о Темуджине.

Джамуха с каждым часом все больше убеждался, что в селении назревает мятеж.

Он видел, как Субодай не торопясь расхаживал по орде, и его почтительно приветствовали люди — они его боялись. Однако после его ухода возмущенный шепот становился еще громче. Субодай почти не спал, от этого у него сильно осунулось лицо, но встречаясь с Джамухой, не упрекал его ни словом, ни взглядом и обращался почтительно, но тем не менее постоянно о чем-то беседовал с нокудами. Сначала Субодай думал, что волнующихся людей следует строго наказать, но потом понял, что таким образом можно спровоцировать настоящий мятеж. Он убеждал нокудов говорить о скором возвращении Темуджина и о том, что хан уже покинул город караитов. А распространенные ими слухи о том, что названый отец очень доволен Темуджином, который возвращается с новым отрядом воинов и везет с собой великие богатства, а также упоминание имени могущественного Тогрул-хана на время успокоило людей и заставило их задуматься над тем, не придется ли им отвечать перед сильным и властным Тогрул-ханом, если они продолжат болтать лишнее или поднимут мятеж.