Довольный, я возвращался к себе; дом уже заселили, обжили. Впервые за долгое время я надеялся расслабиться в одиночестве – посмотреть фильм, выпить пива, три бутылки «Короны» уже позвякивали в пакете. Но во дворе, у подъезда, ко мне бросились трое; в сумерках я не успел рассмотреть их. У одного был металлический прут, он ударил меня – я закрылся рукою. Отмахнувшись, двинул пакетом с пивом, вырвался и с криком побежал по двору. Нападавшие, растерявшись, отстали. Они ничего не говорили, но я понял, что эти мрази от Гриши.

Злой, напуганный, с двумя перебитыми пальцами, я хотел позвонить этой нахальной твари, но телефона не знал и потому вымещал ярость на опрокинутом мусорном баке, колотя его ногами, рука болела от удара прута. Не заходя домой, взял такси, поехал к старику, разбудил его, сославшись на то, что забыл мобильник, и принялся рыться в пыльных блокнотах, где наконец отыскал номер Гриши. Вышел на улицу, позвонил ублюдку, стоя возле посаженного Фомичом дуба, и, когда Гриша взял трубку и ответил в своей быдловатой манере, принялся орать, швыряясь угрозами. Он был не из робких, всё понял и тут же включился, стал угрожать в ответ; мы обещали друг другу страшные вещи, но в итоге так ни о чём и не договорились.

В травмпункте первой горбольницы, где из-за очереди пришлось ожидать на улице, мне хотели сначала наложить гипс, но потом выяснили, что перелома всё-таки нет, и просто наложили лангетку. Я хотел послать к Грише молодчиков – разобраться. Полиции я не верил, да и не знал, как объясняться, вспоминая слова знакомого: «К нашим ментам сначала идёшь как пострадавший, потом как свидетель, а в конце концов ты главный подозреваемый». Но по возвращении домой ненависть моя притупилась, и я почувствовал, что больше ко мне подсылать никого не станут, однако спокойствие не приходило.

На следующий день я собрал друзей в английском пабе возле площади Ушакова и хотел рассказать им историю старика, тем самым заручившись поддержкой, но как только мы сели, желание рассеялось, и я, довольный тем, что мы в принципе вместе, заговорил о работе, приглашая всех на финальную вечеринку лета, где, несмотря на санкции, играл отличный британский диджей. После мы удивлялись, что Вадик Межуев наконец-то решил жениться – предстоял мальчишник, затем свадьба.

Расходились мы по домам с чувством радости и единства; я ехал в такси, думая, что в любой момент могу позвонить друзьям, и решится любая проблема, тем более такая, как Гриша. Был ещё вариант – поговорить с отцом, он бы дёрнул своих товарищей – силовиков, афганцев, но с этим я решил повременить; внутри оседала уверенность, что всё должно разрешиться само собой, согласно здравому смыслу.

Днём позвонила жена. Голос её дрожал, как жестяной козырёк крыши на ветру. Я давно не слышал такой смеси ненависти и страха.

– Ксюше нужен охранник! – сразу же выдала она.

– Что?! – интонация, напор обескураживали.

– Нашей дочери нужен охранник! – её голос задрожал ещё сильнее. – На улице к ней подскочил какой-то мужик и плеснул колой в лицо.

– Плеснул в лицо? – я вскочил с кровати, отыскал сигареты.

– Да, колой, какой-то незнакомый мужик.

Я курил судорожными затяжками. Во дворе устанавливали новый турник.

– Ты видела этого мужика?

– Нет. Ксюша рассказала мне.

– А ты где была?!

– Рядом стояла! Не ори на меня!

– Да ты не рядом должна была стоять, а с ней быть!

– Я и была, но…

– Что «но»?! – не унимался я.

– Не ори на меня, слышишь? Я вообще думаю, что это из-за тебя.

Жена двинула, точно обухом. И была права. Гришины дружки продолжали меня запугивать. Я связался с психом, с жадным, оскотинившимся психом.

– Так, я сейчас приеду. Как Ксюша?

– Смотрит мультики.

– Жди меня.

Я взял такси, и уже там мне позвонили. Номер не определился. Голос в трубке был тот же – бесстрастный, заглаженный.

– Просто не ходи к старику – и всё…

– Послушай, эй ты, послушай! – перебил я. – Ты плохо понимаешь, с кем связался…

– Это ты плохо понимаешь. Просто отстань от старика – и всё. Или в следующий раз это будет не кола.

– Что?!

– Кислота и дети – не очень хорошее сочетание.

Звонивший отключился. Я приехал к жене, раскалённый, как дьявольский мартен. Ксюша смотрела мультики. Перед ней стояла миска чёрной смородины, но она не ела.

– Так что, – я не стал тревожить дочку, а остался с женой, – поехали в полицию?

– А что скажем? Плеснули колой в лицо?

– Но…

– Или есть что ещё рассказать?

Жена искала моего взгляда. Я отводил глаза. Она, несомненно, всё понимала. Тяжело и часто стучало сердце. Я не мог нормально думать – в голове вертелся калейдоскоп огненных мыслей.

– Это ведь твои проблемы, да? Вот и рука замотана.

Она всё-таки поймала мой взгляд, заглянула в глаза – так, как умела: пытливо, обвинительно, ёмко.

– Не знаю.

– Всё ты знаешь! – крикнула жена. – Всё ты, чёрт побери, знаешь! Ты зачем приехал? Ещё больше пугать? Я тебя спрашиваю: зачем ты сюда приехал?! – она впадала в истерику.

– Ехать в полицию.

– К чёрту полицию! Ты что ей скажешь? Никто ничего не видел!

– А ты? Ты на что?

– Я?! Что я? У тебя всё – я! А ты бросил, ушёл, соскочил – доволен?

– Кого я бросил?

– Нас с Ксюшей!

Меня передёрнуло. Наверное, она говорила подобное не только мне. «Папа ушёл, папа нас бросил», – Ксюша наверняка не раз слышала это. Сука!

– Я ушёл, потому что ты вынудила меня уйти. Ты сама это знаешь!

– И что? Теперь твои дружки могут пугать нашу дочь?

– Какие дружки, дура? Ты что несёшь?! – Я рассвирепел. Появилось истерическое желание ударить.

Она ничего не могла знать, но тем не менее догадывалась. Хотя мы жили раздельно все эти месяцы. Уже навсегда раздельно, без основания для возврата. И всё, о чём мы говорили, касалось Ксюши, только её.

– И руку тебе потому сломали.

– Так, всё, хватит! Я заканчиваю этот разговор, – голос мой стал как застывший металл. Я вышел в коридор. Надел кроссовки.

– Ты что, уходишь?

– Да, как видишь.

– А как же…

– Научись сначала разговаривать, дура! – Я хлопнул дверью, оставляя жену в смятении, в страхе.

Внутри клокотало, черти рвали на части. Я не мог унять злость, хотел позвонить отцу, но, достав телефон, убрал его обратно. «Это – крайний вариант». Зашёл в ближайший магазин, купил бутылку светлого пива. Пытался соображать. Устроился на ступенях, отпил сразу половину. Ярость, проросшая из отчаяния, не проходила. Я набрал знакомого, попросил выяснить адрес человека по номеру телефона, имени и фамилии.