Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многие из русских, приехавших из Европы, были обязаны отработать два года по контрактам и только после этого могли самостоятельно строить новую жизнь в Австралии; другие – те, кто приезжал, заранее найдя себе поручителей (будь то частное лицо или организация), – в период адаптации во многом зависели от них. Некоторые институты русской общины уже существовали – отдельные русские клубы в крупных городах, несколько русских православных церквей, но по-настоящему за работу по созданию русской общины иммигранты принялись в начале 1950-х годов. Началось строительство новых церквей в тех районах, где компактно селились русские мигранты, и поначалу служили в них священники из числа перемещенных лиц, приехавших из Европы, хотя со временем в страну прибыли вместе со своими прихожанами и священники из Китая. Для издания газет и журналов на иностранных языках требовалось официальное разрешение из Канберры, причем часть материалов полагалось публиковать на английском[905], но к началу 1950-х годов в Мельбурне уже появилась русскоязычная газета (резко антикоммунистической направленности, с преобладанием членов НТС в редколлегии), тираж которой распространялся по разным штатам Австралии.
Мигранты поначалу обычно размещались в общежитиях в небольших городках, потом снимали квартиры в рабочих кварталах крупных городов, со временем приобретали участки земли и строили на них дома. Это были вложения денег в австралийские пригороды, но внутри своих новых домов переселенцы продолжили говорить по-русски, а такие неизменные атрибуты русской жизни, как блины, пирожки, колбаса и водка, продавались в специализированных магазинах, открывавшихся в тех районах, где компактно жили русские. На танцевальных и просто праздничных вечеринках выступали русские музыканты из Харбина и Шанхая, а шанхайские джазовые музыканты пользовались известностью и за пределами русской общины. Инженеры, особенно выпускники Харбинского политехнического института, находили работу довольно быстро, пусть даже простыми чертежниками, а вот музыкантам приходилось непросто – им портил жизнь местный Профсоюз музыкантов. Труднее всего было врачам: им чинила препятствия Ассоциация медиков Австралии. Большинство мигрантов оставалось «синими воротничками» не один год, а некоторые так и застревали на этом уровне на всю жизнь, даже если в прошлом занимали более высокое положение на социальной лестнице. Наглядным примером была судьба княгини Веры Долгорукой, которая по какой-то причине привлекла внимание прессы в июле 1950 года (впрочем, непонятно, какова была доля вымысла в ее рассказе о себе). Вера, чье детство прошло «во дворце в Риге», вышла замуж за князя Долгорукого – «представителя одного из самых знатных русских родов», который в 1930-е годы был интернирован нацистами, а потом сбежал в Румынию (в Германии оба они были перемещенными лицами). Княгиня, косметолог по профессии, не смогла работать по специальности в штате Виктория, потому что в Австралии не признавали диплом, полученный ею в Европе; она жила в Саут-Ярре, пригороде Мельбурна, и трудилась на фабрике щеточных изделий, а ее муж, князь, работал надзирателем в мигрантском лагере Рашуорт в Новом Южном Уэльсе[906].
Большинство австралийцев едва ли осознавали присутствие русских – настолько ошеломил их в послевоенные годы приток мигрантов, среди которых были не только ди-пи из Европы (в большинстве своем – поляки и югославы), но еще греки и итальянцы. Что же отличало русских от остальных мигрантов в этом небывало обильном потоке переселенцев, нахлынувшем на берега Австралии?
Первой отличительной чертой было русское православие. До войны в Австралии проживало настолько мало православных – греков, русских, сербов и прочих, – что они даже не имели своей коллективной идентичности, заметной новоприбывшим. После войны, с притоком греков, югославов и русских, ситуация изменилась, но все эти группы были по отдельности заняты выживанием и потому не смогли дружной православной общиной оказать радушный прием новым иммигрантам. Иначе обстояло с поляками и другими восточноевропейскими католиками: для них католическая церковь стала всеохватным, объединяющим институтом. (Как ни странно, некоторым китайским русским предложил убежище маленький католический приход в Мельбурне, возглавлявшийся русским священником из Китая[907].)
Поскольку в первые годы жизни в новой стране значительная часть энергии русских уходила на создание приходов, строительство церквей, домов престарелых и учреждение благотворительных обществ при церквах, эти духовные центры, как правило, и становились очагами русской иммигрантской общины. А это неизбежно отталкивало от них русских евреев, которые соответственно начинали прибиваться к уже существовавшим синагогам и местным еврейским общинам. Так, во всяком случае, рассказывали Натан и Сэм Мошинские и Элла Маслова (все трое обосновались в Мельбурне).
Элла Маслова в Шанхае была прежде всего русской; в Австралии ее еврейство сделалось более осознанным. Постепенно, отчасти неохотно она обрывала свои связи с нееврейскими русскими кругами, в которых когда-то вращалась. И вышла замуж она не за русского, а за румына, и тот разделил с ней ее еврейское наследие.
В Сиднее некоторые семьи русских евреев продолжали считать себя не только евреями, но и русскими и, как бы желая закрепить это единство, отправляли своих детей в субботние русские школы[908].
Вторая отличительная особенность русских иммигрантов, особенно ди-пи из Европы, заключалась в том, что многим из них было что скрывать. В какой-то степени это относилось ко всем ди-пи вообще, и все же русские стояли особняком, ведь многим из них, чтобы избежать насильственной репатриации в Советский Союз, при попустительстве IRO и западных оккупационных режимов приходилось утаивать свою истинную национальную принадлежность (а зачастую еще и настоящее имя, место рождения и семейное положение). Русские довоенные эмигранты изо всех сил старались слиться с советским контингентом, чтобы получить заветный статус ди-пи и попасть в благоустроенные лагеря ди-пи, тоже часто сочиняли себе биографии. Бывшие советские граждане, угнанные в Германию в качестве подневольной рабочей силы или военнопленных, еще чаще выдавали себя за поляков,