лошадь пережевывала его быстрее. Тем, кто плющил овес по одиннадцать часов в день, хозяин платил по полтиннику. Делали это две женщины. Философов высчитал, что рубль, затраченный на подготовку овса лошадям, окупается более чем в десять раз. Как этот человек потом все прогулял, промотал, заложил завод банку и в конце концов лишился его – ума не приложу.

125

Потом, правда, выяснилось, что к Кутузову с донесением послали однофамильца Бологовского, но… это выяснилось потом и к нашей истории уже не имеет отношения.

126

Теперь это Заволжск.

127

Настоящее промышленное производство бензола в России начнется только через десять лет, когда военные поймут, что без него у них не будет тротила. Станут бензол получать в Донбассе, из газа, который выделяется при нагревании коксующихся углей. Потом наладят производство бензола из нефти в Баку, на заводах Товарищества нефтяного производства братьев Нобель, и к семнадцатому году взрывчатки и снарядов у России будет столько, что хватит еще на четыре года Гражданской.

Теперь работы Никифорова имеют лишь историческое значение, теперь и места того не найти, где стоял сгоревший дотла заводской корпус, в котором пытались получать бензол, теперь… хорошо бы доску мемориальную. Пусть и не мраморную, а чугунную, с обычными чугунными буквами. Ведь это был, строго говоря, первый в России завод, специально построенный для получения бензола из российской нефти. Пусть у них не получилось, пусть получилось не у них и лишь через десять лет, но если бы не они… Если бы у них получилось? Тогда было бы у России бензола хоть залейся и тротила тоже. Тогда в начале второго года Первой мировой мы бы не отступали из-за нехватки боеприпасов, а могли наступать и войти в Берлин в пятнадцатом году. На тридцать лет раньше. Тогда… даже страшно подумать, как все могло бы быть, кабы у инженера-технолога Никифорова и его команды все получилось в тысяча девятьсот пятом году. Благодарные потомки воздвигли бы в Заволжске, который назывался бы, конечно же, Никифоров, а вовсе не Заволжск, даже не обелиск, а целый пантеон, в котором принимали бы в пионеры инженеры-нефтехимики студентов со всей России. Почетный караул вносил бы черное, цвета нефти, орденов Менделеева и Зелинского бархатное знамя нашей нефтехимии с вышитым на нем золотом бензольным кольцом. Студенты бы становились на одно колено, целовали знамя и торжественно клялись топить печки ассигнациями, а не нефтью, маленькие дети из детских садов и школ Заволжска, наряженные в костюмы атомов углерода, водорода и простейших углеводородов вроде пропана, бутана и бензола, водили бы хороводы в форме бензольного кольца и других циклических соединений, а взрослые пели бы хором под гитару песни о каталитическом крекинге и ректификации…

– Эк ты размечтался, – скажет читатель и будет, наверное, прав. Денег на пантеон вряд ли дадут. Скорее всего, на деньги, собранные по подписке, поставят жители Заволжска маленький железный обелиск с маленькими железными буквами в маленьком и чахлом городскому саду. Насчет водящих хороводы детей в костюмах я не уверен, а вот собаки…

128

Работали на территории будущего Заволжска при деревне Алекино два небольших крахмальных заводика. Один принадлежал Александру Федоровичу Кляузову, а другой – Федору Никаноровичу Челнокову. Вот про них уж точно ничего интересного и занимательного рассказать нельзя, кроме, пожалуй, того факта, что Александр Федорович Кляузов был однофамильцем отставного гвардии корнета Марка Ивановича Кляузова из чеховского рассказа «Шведская спичка». В детстве я думал, что Чехов из головы выдумал эту смешную фамилию, а оно вон как оказалось… На месте заволжских краеведов я бы рассказывал туристам о том, что Марк Иванович и Александр Федорович были двоюродными братьями. Не рассказывают… Ну и зря.

129

Читал я список рабочих нужд и думал: что если бы все Бурнаевы-Курочкины, которые тогда владели заводами, фабриками, шахтами, железными дорогами и пароходами, выдали рабочим мыло, полотенца, галоши, одеяла, накинули бы по тридцать или хотя бы по двадцать копеек к дневному заработку до известных событий в октябре семнадцатого? Может, оно бы и обошлось? Ведь они же требовали не национализации, не расстрелять как бешеных собак, а мыла. Мыло же дешевое. Да и полотенца с одеялами тоже можно было купить оптом. Буквально за копейки. Вот и сейчас. Если бы мыло постоянно не дорожало, если бы накинуть к дневному заработку хотя бы по… если бы врачи… если бы лекарства.... Мы бы даже галоши купили за свой счет. Глупые это, конечно, мысли, но ведь не все же думать умные.

130

Геннадий Алексеевич, к счастью, не пропал, не был репрессирован, а стал одним из ведущих специалистов по строительству химических предприятий. Принимал участие в строительстве заводов в Новомосковске и под Нижним Новгородом. И все бы ничего, но был Бурнаев-Курочкин из тех, кого в те времена называли «лишенцами», и очень боялся, что во время выдачи новых паспортов в тридцать третьем году ему будет отказано, со всеми вытекающими из этого последствиями. Наверное, так оно и было бы, если бы Геннадий Алексеевич не умер раньше от остановки сердца. Похоронили его на Дорогомиловском кладбище в Москве. Том самом кладбище, которое снесли в сорок восьмом. Сын Бурнаева-Курочкина стал крупным специалистом по строительству промышленных предприятий и в девяносто первом году приезжал на празднование стодвадцатилетия завода.

131

Не знаю почему, но химики, как мне рассказали аборигены, недолюбливают «фибру». Считают ее… недалекой и скуповатой. Аборигены мне не смогли объяснить почему. Само собой, что и дети «фибры» – тоже «фибра». Само собой, что и в драках с одной стороны химики, а с другой – «фибра». То, что фибровой фабрики уже нет, совершенно не меняет дела и, наверное, еще долго не будет менять.

132

Смесь тротила с аммиачной селитрой.

133

С тех самых пор население мало-помалу убывало, и теперь в Заволжске живет чуть больше десяти тысяч человек, на заводе и вовсе осталось три с половиной сотни. Почти столько же, сколько было сто лет назад – в семнадцатом году.

134

Вы просто читаете текст, написанный обычными буквами, а мне об этом рассказывала директор Заволжского краеведческого музея Светлана Вадимовна Касаткина. Если ее страстную речь передавать письменно близко к тексту, то она состояла бы из одних заглавных букв преогромного размера.

135

Швабриных и теперь много в Шацке и районе. Как подумаешь, что маленькие Швабрины терпят в школе на уроках литературы…

136

Провинция была большой и занимала всю площадь современной Тамбовской области и, кроме того, прилегающие территории смежных областей – Воронежской, Пензенской и Саратовской.

137

Генерал-рекетмейстер – это совсем не то, о чем вы подумали и понимающе ухмыльнулись. Это всего-навсего человек, который в России восемнадцатого века принимал прошения и жалобы. Не все, конечно, а те, которые смогли до него дойти. Воображаю эти отписки из разных уездов в Шацкую канцелярию. Наверняка Петр, с его маниакальной страстью