тогда не знали, и только сейчас, двадцать семь лет спустя, я сижу рядом с женщиной, такой же миловидной, как и тогда.

— Лариса Васильевна, так как же все случилось? Как лично вы со своими детишками пережили всю эту драму?

— Вообще-то муж все хорошо описал в книге «Явка в Копенгагене». Я просто немного добавлю о своих переживаниях.

Летом 1970 года я побывала на Родине. После трех лет разлуки навестила больную маму, а затем, как обычно, встречи с руководством, отработка новых более совершенных средств связи, новые явки и пароли. Мы уже готовились перебазироваться из Аргентины в США, так что нам было о чем поговорить.

Накануне отъезда из Москвы — прощальный обед на конспиративной квартире недалеко от Даниловского монастыря. Шеф поздравил меня с присвоением воинского звания лейтенанта, поднял рюмку с коньяком и готовился сказать тост, как вдруг в окно ворвались звуки похоронного марша: кого-то хоронили.

У шефа дрогнула рука, капли коньяка упали на скатерть.

— Эх, некстати, — сказал он. — Но мы же не суеверны!

— Конечно, нет! — бодро откликнулась я, а у самой кошки заскребли на сердце. «Неужели с детишками что-нибудь случилось?»

Уезжая из Буэнос-Айреса, я оставила их на попечение няни, и теперь предчувствие беды, закравшееся в душу, уже не покидало меня.

Волей-неволей я вспомнила и другой случай, вызвавший во мне подобное предчувствие Это было в 1967 году, в Копенгагене, когда мы ехали домой в отпуск. Там у нас произошла встреча со связником. Он взял наши подлинные документы, выдав взамен матросские книжки, подвез в район порта, даже немного поиграл с нашей двухлетней дочкой, назвав ее «девочкой-нелегалкой». но она вырвалась от него.

А когда он ушел, вдруг и дочка исчезла. Вот так, прямо среди бела дня, на людной площади, на секунду оторвавшись от моей руки, словно растворилась в толпе. Вы можете понять чувство матери?! Муж бросился искать ее, бегал как сумасшедший по площади, заглядывал во все углы, и вдруг видим: через площадь со стороны здания порта идет улыбающийся полицейский и ведет нашу ненаглядную дочурку, целую и неврецимую.

Надо бы радоваться, а я посчитала этот случай дурной приметой. И не ошиблась. Связником оказался Олег Гордиевский, изменник и предатель, который выдал нас, и из-за которого случились все несчастья нашей жизни. Может быть, это покажется странным, но я почему-то думаю, что наша дочурка какой-то детской интуицией определила подлую душонку этою человека, почему и вырывалась от него, а в результате убежала и от нас.

После моего возвращения из Москвы прошло три недели. 9 октября 1970 года я ходила на курсы журналистики, мне не понравились два человека, стоявшие напротив нашего подъезда. Они показались мне сотрудниками службы наружного наблюдения. Вернулась, стала готовить обед. Младшая дочка спала старшая играла, сидя на ковре. Она недавно переболела ветрянкой, все лицо было еще в красных пятнах.

Пришел муж, я рассказала ему о своих подозрениях. После обеда он стал собирать чемодан для поездки в Чили. Наступал вечер. Младшая дочь, покушав, опять заснула, старшая смотрела по телевизору мультики. Мы только что приняли радиограмму из Центра и сразу после ужина собирались ее расшифровывать. Перед ужином муж отправился в ванную.

Раздался звонок в дверь.

— Кто там? — спросила я.

— Это я, консьерж, — ответил знакомый мужской голос. — Откройте, пожалуйста.

Я отворила дверь, и в комнату ворвалась толпа решительных молодых людей.

— Где муж? Где муж?

Я оторопело смотрела на них.

— В ванной. — А у самой мысль прежде всего о пленке.

Мужчины ворвались в ванную.

— Сеньора, одежду вашего мужа.

Когда муж оделся, его сразу же под пистолетом увели, он только успел сказать:

— Это какое-то недоразумение. Разберутся и отпустят.

И опять мысли не о себе, не о детях, не о муже, а о пленке. Она лежала в спальне в бельевом шкафу, можно сказать, на виду, ведь мы собирались ее сейчас обрабатывать.

Когда мужа увели, я бросилась в спальню. В столовой остался один аргентинец. Он крикнул уходившим:

— А с этими что делать?

— Забирай всех!

Он стал барабанить в дверь, в это время я оделась сама, одела детей, пленку спрятала в нательное белье. Единственное, что меня поддерживало, это то, что дети не испугались и никак не реагировали на происходящее. Ну, девятимесячная девочка — понятно, но и шестилетняя смотрела на все без испуга, скорее с любопытством.

Нас посадили в машину и отвезли в полицейский участок. Полицейские относились без злобы, даже с некоторой долей симпатии. Один дал чайник, чтобы вскипятить детям молоко. Я ему жестом показываю: «Помоги, мол, выбраться отсюда, заплачу долларами». Он мне в ответ тоже жестом: «Вы убежите, а меня потом повесят».

Слышны были какие-то крики, женские вопли, плач ребенка — девочки. Муж тоже слышал эти звуки, подозревал, что это нас мучают.

Потом мы решили, что это была, скорее всего, запись на пленке, с целью психологического воздействия на него.

Да, кстати о пленке. Я попросилась в туалет, но поняла, что пленку в унитаз выбросить не удастся. Начнут обыскивать — обнаружат. Я нашла выход: в туалете стояло грязное ведро с мусором. В этот мусор я и засунула пленку, с ним ее и выбросили. Уже позже меня расспрашивали о пленке, но я сказала, что ничего не знаю, они удивлялись, так как дома все обыскали.

В полицейском участке допрашивали, но довольно корректно:

— Что здесь делаете? Что имеете против нашей страны?

Тянули время, чувствовалось, что шел допрос мужа и ждут его окончания.

— Отвечайте, мы все знаем, даже фамилию. Говорите, а то хуже будет.

— Если будете пытать, я во всем признаюсь, скажу и что было, и чего не было. Так что не имеет смысла.

Меня с детьми увезли в женскую тюрьму, посадили сначала вместе с преступницами, проститутками. Они жалели детей. Потом перевели. Помню белую комнату, все белое — пол, потолок, стены, кровати, яркий свет стосвечевой лампы. Попросилась погулять с детьми. Нас вывели в крошечный дворик, все таращили на нас глаза: и надзирательница, и заключенные.

В тюрьме пробыли несколько дней. После этого перевели куда-то в загородный дом, напичканный техникой. Там мы уже были с мужем. Наши охранники — люди разные. Один говорил, жалея нас:

— Вот так, люди жили спокойно, и вдруг — раз, и все!

Другой сказал:

— Если бы мне приказали убить вас, убил бы при попытке к бегству, не задумываясь, и взрослых и детей!

В Аргентине люди исчезали запросто, искать их было бесполезно. Поэтому я даже обрадовалась, когда нас забрали американцы.

В США