темного зева за спиной. Ведь там, в дальней полости, похожей на огромную пещеру, жена — Дашенька, сын Серега. И если здесь такой грохот, что в поселке?!

— Не паникуй, парень. Вряд ли чего там. Вокруг все ходуном, так что не только поселок. Поселок, думаю, не причем, — попытался успокоить его Лугин, держа одной рукой Ирину, другой козлобой. По морской привычке мичман широко расставил ноги, словно на палубе корабля, который било штормом.

— Помощи будем благодарны. Если не сложно, Тарас… запамятовал, как по отчеству… помоги ребятам с переносом тел, — Воронин повысил голос — гул от стен шел такой, что в пору было кричать друг другу на ухо. — И вы, Паша, Саня, давайте тоже за брезент. Я оружие понесу. Надобно быстрее к поселку, — распорядился он, все еще опираясь одной рукой на винтовку с отломанной оптикой, другой держась за шишковатый наплыв стены. Мох холодный, мягкий расползался под пальцами, и ногти царапнули пенолитовую основу.

В подтверждение версии Лугина, что эпицентр тревожных событий находился вовсе не в поселке, тряхнуло сильнее, чем прошлый раз. Гул теперь прилетел с другой стороны: от пещерок, в одной из которых земляне познакомились с кеброа. Затем раскатистое эхо вырвалось из люка, ведущего к Нововладимирску. Озеро подняло высокую волну, хлюпнуло на площадку между корявыми деревцами, поползло дальше, булькая между корней, едва не докатившись до площадки, где смоленские уложили трупы своих. Розовая от крови пена, вынесла труп грихра, растения со спутанными стеблями и комок полупрозрачной массы. Завоняло как на гнилом болоте. Керан, вскинув верх лапы и потрясая ими издал долгий горловой звук, заметался, прыгая с кочки на кочку.

— Керан, дружище, что происходит? — окликнул его Лугин, стараясь голосом не выдать тревоги. Но ее уже было в нем через край.

Прижавшись спиной к бугристому выступу, Красина в немом ужасе смотрела на Сергея, а в уши врывался все нарастающий гул. Теперь он походил не на отдаленные взрывы, а на нарастающую какофонию, под которую вот-вот разверзнется твердь под ногами и откроются ворота в преисподнюю. Хотелось зажмурить глаза, зажать посильнее ладонями уши и не знать, не видеть, что случится дальше. Ирина сильнее жалась к замшелому пенолиту: по спине ледяными струйками стекал не то пот, не то влага, просочившаяся через куртку.

Сергей ничем не мог утешить Красину. Он каждым нервом, чувствовал ее страх, ее отчаянье — такого, пожалуй, не было даже в те близкие к смерти минуты, когда они схлестнулись с кафрами в живодерне. Тогда гибель была очевидна и имела конкретную форму — огромные, отвратительного вида существа — хозяева звездолета, неторопливо ступавшие по проходу к полкам с полумертвыми землянами. Сейчас же смерть не имела формы, но она явственно была повсюду: невидимой субстанцией таилась в стенах, в полу и своде. И воздух был словно наполнен ей. Не меньше, чем Ирину, мичмана самого проняло горестное предчувствие, будто в следующую минуту стены разойдутся трещинами, и все что есть на Кахор Нэ Роош обрушатся к чертовой матери.

— Не знаю, — мысленно простонал Керан, отвечая Лугину. Кеброа решил, что если сейчас всех заберет смерть, то лучше ему быть поближе к друзьям. Тем, кого он узнал только сегодня, но уже за этот короткий срок пережил с ними не мало бед. Он слышал мысли этих существ, внешне похожих на рисиан, и чувствовал в их мыслях заботу о нем, единственном оставшемся кеброа. А если так, то эти существа, трое: Серей, Ирина, Тарас Андреевич — его друзья, его семья. Пятьсот сорок шесть кеброа больше нет. Аризаии Ганка, Нашиарти, Проитуи Ранран, Лушаак Готии… — их забрал холодный сумрак. Есть только Керан Жоут Эмати и его трое новых друзей. Сколько им осталось? Нужно быть ближе к ним. Ближе! Он подполз, стал в полный рост рядом с Красиной, прижимавшийся к пенолиту с отвесной стороны возвышенности.

— Такого не должно быть! Корабль вышел из гиперпространства. Больше гравитационных перепадов быть не может — все гасят компенсаторы. Дальше подлет, орбитальные маневры, посадка. Трясти не йдолжно. — попытался объяснить кеброа причину своих страхов. — Я раньше подозревал, на корабле большие неисправности. Теперь чувствую совсем плохо. Чувствую страх, тех кто наверху! — он поднял лапы к своду, широко развел их. — Кафравцы так боятся, что их кричащие мысли слышны мне!

— Ох, кеброа, — помотал всклокоченной головой Черновол. — Знаешь, где я видал вашу инопланетную технику? Не знаешь. И хрен ты меня сейчас поймешь — больно тяжелы мои слова, для внеземного разума.

Еще один удар, пришедший сверху, вышел самым злым. Озерко теперь не плеснуло за линию оголенного пенолита, как прежде, а хлюпнуло брызгами до черных дыр, начинавших соседние пещеры. Несколько массивных кусков отвалилось со свода, и фиолетово-серый свет, струившийся сверху, померк, точно настали сумерки. Мичман смахнул влагу с лица: как в безумный шторм или хуже того. А ведь не в море — всего возле не столь глубокой лужицы! Красина перепугано вцепилась в край его бушлата. «Что будет, Сереженька, — спрашивали ее глаза». И что он мог объяснить, если сам не представлял. Может, обойдется, а может жить им еще несколько секунд, и дальше смертная тьма. Ведь это не в море, когда даже на тонущем среди кипящих волн судне многое предсказуемо: есть время спустить шлюпки или нацепить спасательный жилет. Хотя бы без него головой в воду, и то какой-никакой шанс. А здесь, в космосе смерть особо способна — настигнет всех разом, хватает тебя быстрее, чем успеешь моргнуть. Еще мичман подумал: не зря ли он утаил от кеброа про дыру, прожженную Мякушевым возле оружейки и разверзнувшихся за этим люках? Может, штука в испорченном энергоканале, о котором толково рассуждал старик Томский? Нарушили жизненноважную артерию звездолета, и отсюда все беды. Но как бы ни было, поздно сожалеть о прошлом. Ни умный Керан Эмати, никто кто другой ту важную ниточку уже не свяжет. И времени, с тех пор как вышли они из пещеры, говорить о прожженном энергоканале и обмозговывать что-то не было. Все закрутилось, завертелось точно дьявольской карусели: дикие перепады гравитации, смоленские, грихры, стрельба, взрывы где-то в глубинах звездолета и агонизирующая дрожь всего вокруг. Посол Смысла Живого летит к крайней точке, где гибель для всех, или все как-то уляжется, образуется? Скорее, все-таки летит к гибели: тяжесть навалилась сверху, нажимая на плечи грубой лапой, сгибая колени и разливаясь по телу свинцом.

Керан первый повалился на пол, отполз к моховым кочкам — там мягче — и беззвучно застонал:

— Слишком плохо! Большая беда… Автоматы могут спасти корабль.