Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед смертью Слик подготовила подарки для всех членов клуба любителей книг, и в декабре Мэриэллен прокатилась по округе, передавая их подругам. Патриция развернула свой розовый джемпер и приложила к груди. На нем был изображен младенец Иисус, спящий в яслях, которые по неизвестной причине находились прямо под украшенной блестками рождественской елью с самым настоящим колокольчиком на макушке. Вокруг картинки вилась надпись: «Помни, друг мой, Рождество – сил небесных торжество».
– Она сделала такой же для Грейс? – изумилась Патриция.
– У меня есть ее фотка в этом наряде, – фыркнула Мэриэллен. – Хочешь, покажу?
– Боюсь не вынести такого шока, – рассмеялась Патриция.
Она и дети праздновали Рождество с Грейс и Беннеттом. После того как закончили мыть посуду и Блю с Кори побежали к машине, Грейс задержала Патрицию в прихожей. Она протянула ей пакет с контейнерами с едой – всё, что осталось от праздника, потом открыла ящик стоящего рядом столика, извлекла из него пухлый конверт и тоже положила в пакет.
– С Рождеством! Возражения не принимаются.
Патриция поставила пакет и заглянула в конверт. Он был полон потертых двадцатидолларовых банкнот.
– Грейс…
– Когда я вышла замуж, – перебила подруга, – моя мать дала мне это и сказала, что у каждой жены должен быть свой небольшой запас наличных. На всякий случай. Теперь я хочу, чтобы он был у тебя.
– Спасибо. Я все тебе верну.
– Нет. – Грейс покачала головой. – Об этом не может быть и речи.
Часть денег ушла на такое Рождество для Блю и Кори, которое они заслужили, остальные Патриция добавила к тем двум тысячам тремстам пятидесяти долларам наличными, которые ей когда-то дал Джеймс Харрис, и внесла депозит за меблированную квартиру с двумя спальнями недалеко от моста. В той, где они жили теперь, была всего лишь одна спальня, и Блю приходилось спать на диване в гостиной.
Патриция достала из сумки «Хладнокровное убийство» и положила на могильную плиту Слик. Затем достала бокал и маленькую бутылочку хорошего вина, отвинтила крышку, наполнила бокал и поставила его на книгу. Убедившись, что он не опрокинется, она сделала то, что делала в каждый свой визит, – прошла к нишам колумбария и отыскала уже знакомые номера С-24 и С-25. Плиты на нишах были пусты: никаких имен и дат. На них никогда не будет имен.
Она до сих пор гадала, кем же все-таки был Джеймс Харрис. Как долго он бродил по стране? Сколькими мертвыми детьми устлан его путь? Сколько небольших городков, подобных Кершо, он высосал досуха? Этого уже никто никогда не узнает. Возможно, он жил так долго, что и сам уже этого не помнил. Она допускала, что, к тому времени как он добрался до Олд-Вилладж, его прошлое уже представлялось ему зыбкой туманной мглой и он существовал в вечном настоящем.
Он ничего не оставил после себя: ни детей; ни воспоминаний, которые мог бы с кем-то разделить; ни истории, которую рассказывали бы о нем. Единственное, что он оставил после себя, – это боль, да и та со временем поутихнет. По людям, которых он убил, скорбят, но те, кто любил их, станут жить дальше. Они снова полюбят, у них появятся еще дети, они состарятся, по ним будут скорбеть уже их дети.
Но не по Джеймсу Харрису.
Будь это книгой, она называлась бы «Таинственное исчезновение Джеймса Харриса», но это не была настоящая тайна, так как секрет известен: то, что случилось с Джеймсом Харрисом, называлось Патриция Кэмпбелл.
Но она бы ни за что не справилась в одиночку.
Если бы Мэриэллен не работала у Штура; если бы Грейс и миссис Грин не были суперженщинами в области уборки по дому; если бы Китти не была такой хорошей спортсменкой; если бы Слик не позвала их всех в свою больничную палату; если бы Патриция не прочла так много криминальных историй; если бы миссис Грин не соединила все кусочки пазла воедино; если бы Мисс Мэри не нашла старую фотографию и если бы Китти не окликнула Патрицию в тот день на подъездной дорожке Марджори Фретуэлл.
Иногда за стиркой или мытьем посуды Патриция внезапно замирала, сердце начинало бешено колотиться, а кровь приливала к вискам от кошмарной мысли о том, как далеко они зашли.
Они не были сильнее его, умнее или лучше подготовлены к подобным испытаниям. Но обстоятельства свели их вместе и позволили добиться успеха там, где многие другие потерпели неудачу. Патриция знала, как они выглядят: стайка глупых южанок, охающих над книгами за бокалом белого вина. Те, кто по очереди развозит детей по школам, кто целует их ободранные коленки, курьеры на побегушках, тайные Санты и зубные феи на полставки, в практичных джинсах и нарядных джемперах.
«Думайте о нас, что хотите, – решила она про себя. – Мы совершали ошибки и нанесли травмы, которые, возможно, никогда не затянутся до конца, нашим детям, мы замораживали сэндвичи и иногда забывали, где припарковали машину, мы даже пережили развод. Но в самый важный момент мы смогли преодолеть весь путь до конца».
Она наклонилась к нише так низко, как только осмелилась, и прислушалась. Она слышала, как вдалеке бегут по шоссе автомобили, а на деревьях поближе щебечут птицы и ветер шелестит в ветвях, но, кроме этого, был слышен и тихий, упорный, безжалостный шорох. Невозможно, но за звуками живого, окружавшего ее мира она слышала, как что-то завернутое в пластик, обреченное вечно блуждать в темноте, извивается, ползает, слепо пытается нащупать выход, слабое место и освободиться.
Все изменилось. Она разведена. Ее подруга мертва. На сыне и дочери лежит зловещая черная тень, и неизвестно, как глубоко и как надолго она проникла в их души. Ферма Сиви распродается девелоперам, Сикс-Майл развеян по ветру. Свекровь погибла. А сама Патриция вступила в некую связь с мужчиной, который не был ее мужем, а затем убила его.
Но она ни о чем не жалела. От уничтоженного все уцелевшее стало гораздо более ценным. И только это имело значение. Только это было важно.
Она покинула колумбарий, повернулась спиной к останкам Джеймса Харриса и пошла к машине. Не остановилась возле могилы Слик. Завтра утром она вернется и заберет бокал и книгу. Но сейчас они могут подождать.
Патриция торопилась в свой книжный клуб.
* *