МЭИС была создана аспирантура, Квашнину предложили остаться в ней. В том же тридцать седьмом он становится курсантом спецшколы по подготовке специалистов для проведения диверсионных операций в странах возможного противника, а в ноябре 1938 года, когда школа была расформирована, его назначают заместителем начальника Радиоцентра контроля за эфиром. Незадолго до войны Квашнина переводят в специальный отдел оперативной техники на должность заместителя начальника отделения механических и пиротехнических аппаратов и устройств. Но и на этом сюрпризы судьбы не иссякли. Жизнь постоянно подкидывала Квашнину что-то новое и необычное, такое, во что и поверить трудно, но он умел профессионально вписываться в обстоятельства, принимать их.

Невысокий старик открывает мне дверь и приглашает в уютную московскую квартиру. В облике хозяина чувствуется внутренняя стойкость, то, что принято называть стержнем. Внезапно ловлю себя на мысли, что я ровно вдвое моложе своего собеседника, и от этого еще больше захватывает дух. Какую же школу нужно было пройти, чтобы, разменяв десятый (!) десяток, оставаться активным и жизнерадостным. Благо, что такие люди еще есть в нашей стране!

Давайте послушаем его самого.

«…В середине 1937 года мне через партком института передали, что меня вызывают в НКВД, в дом номер два на Дзержинке, теперь Лубянке, что было неожиданностью. В то время аббревиатура НКВД звучала достаточно серьезно. Я воспринял сообщение с некоторым беспокойством, но и с интересом.

В назначенное время я явился в указанный мне кабинет. Меня встретил высокий, стройный, почти спортивной выправки человек в военной форме с двумя ромбами в петлицах. Помнятся его крупное, умное, волевое лицо, серьезный взгляд, а особенно “ромбы”, означавшие очень высокий военный ранг. Он поздоровался со мной и неожиданно спокойно, негромким, почти добрым голосом представился — Серебрянский…»

Константин Константинович подробно рассказал о человеке, который привел его в разведку, о том, какой злой и несправедливой оказалась судьба к истинному патриоту своей Родины. Три ареста, допросы с пристрастием, лишение всех наград… К нему обращались в критические моменты истории нашей страны, а потом снова затаптывали в грязь. «До сегодняшнего дня в моем представлении он [Серебрянский] относится к той группе честнейших людей, талантливых чекистов первых лет Советской власти, которые фанатично были преданы своей стране и любили свою профессию. Прекрасный был человек. Красивый, большой.» — вздыхает мой собеседник.

Наш разговор продолжается, и я узнаю об особенностях обучения в спецшколе, куда попал молодой аспирант.

«В Особой группе при наркоме, которую возглавлял Серебрянский, была создана школа по подготовке специалистов по диверсионным операциям в народном хозяйстве страны возможного противника. Он же являлся и начальником школы. В этой школе и началось приобщение небольшой группы молодых людей и меня к новой профессии. Серебрянский, одновременно со школой, организовал разработку технологических методов разрушения производственных объектов. Для этого он привлек крупных специалистов, руководителей технических служб некоторых наркоматов — химиков, транспортников, машиностроителей, горняков и др. На основании анализа и изучения аварий и катастроф, происходящих в нашем народном хозяйстве, специалисты выявляли слабые места в технологиях и определяли возможности искусственного создания таких слабых мест. Их выводы служили учебным материалом в нашем обучении. Многие из этих же специалистов вели занятия и в школе по так называемой спецдисциплине.

Нельзя не вспомнить также почти дотошного, но доброго внимания самого Якова Исааковича к слушателям. Один или два раза в неделю, в послеобеденные часы, он приезжал в школу, приглашал в кабинет двух-трех слушателей и беседовал по разным вопросам — изучал, оценивал и воспитывал нас.

Вспоминая сейчас об этой школе, можно предположить: мы — школа — были небольшим звеном в большой государственной работе по укреплению обороноспособности страны, которую выполнял Серебрянский. Небольшим, но важным. Косвенным признаком важности можно посчитать тот факт, что для школы был предоставлен особняк бывшего Генерального прокурора Акулова, а под общежитие шести-восьми человек — особняк бывшего секретаря ВЦИК Енукидзе. Изучали языки, автовождение, подрывное дело, занимались стрелковой подготовкой и серией специальных дисциплин. Ознакомительную практику с промышленными объектами проходили на машиностроительном и химическом заводе в Макеевке и на шахтах Горловки в Донбассе.

Время пребывания в школе казалось мне самым приятным временем — относительно беззаботным и по жизненным условиям, по тем временам даже роскошным.

У нас был распорядок: с утра для всех специальные и гуманитарные дисциплины — обед — отдых — язык четыре часа ежедневно в группах по три-четыре человека — свободное время до утра. Нас приодели — сшили гражданскую одежду. Кормили завтраком, обедом и ужином по рецептам французской кухни. За нами надзирала и учила нас “хорошему тону” строгая дама-иностранка — жена одного из разведчиков-нелегалов. Не дай бог во время трапезы почесаться или вытереть рот рукой — получишь нотацию. При выездах на загородный полигон нас сопровождало питание в виде пирожков, пирогов и других съедобных и вкусных вещей.

Нам преподавали спецтехнику, это значит технология на химических заводах, технология на металлургических заводах, технология производства на угольных шахтах. <…> Практику проходили на полигоне пожарного института, он был рядом с нашей школой.

В качестве взрывчатых веществ использовали тол. Нам рассказывали, что могут быть искусственные смеси, которые могут быть приготовлены и использоваться как взрывчатые вещества.

Дальше к нам приходили специалисты отдельных отраслей, по технологии отдельных производств, также приходили на уровне главных инженеров из министерств и прочих — те, кто знал это дело, отчего наши заводы рушатся. Все сводилось к тому, чтобы влиять на все не путем подрыва, а путем нарушения технологий. И вот в этом направлении нас учили, что нужно подкрутить, что нужно отвернуть, где перегреть, где недогреть можно. Вот в таком духе.

Занимались достаточно интенсивно, мы начинали в девять утра, сначала были спецдисциплины, до обеда. <…> Потом мы часов до пяти отдыхали, у нас был перерыв, а потом начинались языковые занятия в группах по три-четыре человека. У нас были английский, немецкий, французский, испанский».

И снова Константин Константинович говорит о Серебрянском, мне даже начинает казаться, что этот человек присутствует при нашем разговоре, что я вижу его.

«Мы были на практике в Донбассе: бродили по химзаводу, по шахтам лазили. И когда мы практику закончили, на каком-то полустанке по команде из Москвы для нас была остановлена “скорая помощь” — для того чтобы посадить на поезд нас, 10–12 человек, чтобы доставить в Москву. Была дана команда забрать такую-то группу. И скорый поезд был остановлен. Я хочу сказать о реальном влиянии этого человека.

Ведь это же надо было — человек с двумя ромбами (старший майор государственной безопасности, что в армии соответствовало командиру дивизии. — Авт.)