Илле был жив. Для того, чтобы отличить живое от мёртвого по наличию сути, было достаточно и крупицы дара.

Металлические детали спеклись от жара, одежда покрыта слоем копоти. На чёрном кровь не видна. Помогая себе ножом, Демиан разорвал плотные слои верхней одежды, оставив друга в одной полотняной рубахе. Его скулы занемели от того усилия, с которым Демиан стиснул челюсти.

— Лекаря! — гаркнул Магистр, удерживая за преградой стиснутых зубов все проклятия и тщетные посулы. — Лекаря сюда!

Через пропасть, отделявшую от ближайшего относительно уцелевшего участка стены, уже почти перебросили сколоченные мостки.

— Нету! — выкликнул с той стороны Огнёвка, посторонясь, пока хмурые плотники проносили длинные доски. — Все лекари при деле...

Огнёвка мог бы добавить для придания веса словам, что раненых так много, что целители не справляются с потоком страждущих помощи, что лекари не могут разорваться, даже если таково желание Магистра. И, вероятно, прибавил бы, не без удовольствия, будь перед ним прежний Магистр Хезальт. Но Демиан стоял с ним на стенах, и ему положение дел было известно не хуже.

Магистр мог потребовать целителя, оторвать от кого-то другого... теряющего кровь из разорванных сосудов, теряющего дыхание из-за проткнутого обломком рёбер лёгкого, теряющего сознание от трещины в черепе. От кого-то, у кого было больше шансов выжить.

Демиан прижал ладони к солнечному сплетению, чтобы перелить Иленгару часть своей силы. Но пустыню не напоить единственным глотком.

Между пальцев потекла лишь скверна, и Демиан с проклятием отдёрнул ладони. Лучше позволить умереть, нежели продлить агонию, которой будет питаться проникнувший в саму суть, вечно алчущий паразит. Он не доставит скверне удовольствия запятнать собой чистую душу. Достаточно с неё его души.

Иленгар открыл глаза. Они были мутными озёрами боли, и воды их окутывал нездешний туман. Но взгляд оставался зрячим, и он направлен был ровно на Магистра.

Демиан склонился к самому лицу друга, потому что губы едва шевелились, так что по ним невозможно было прочесть слова, а голос был тише дыхания.

— Вернул... долг.

Демиан мог поставить на кон свою загубленную душу: в этих словах заключалась улыбка.

Илле и в смерти оставался собой.

— Ты никогда не был мне должен, — возразил Демиан.

Илле мотнул головой: "всё равно".

Призрачный взгляд друга ускользал.

— Она... — не то прошептал, не то выдохнул; это было менее вещным, чем самое тихое слово и самое слабое дыхание, но и тогда у Демиана не могло родиться и тени сомнения в том, кто была эта "она". Пальцы Иленгара сомкнулись на коже лёгкого доспеха Магистра; он настаивал и требовал этим жестом. — Знай, я бы никогда...

— Я знаю, — тихо произнёс Демиан. Его левая ладонь сомкнулась в кулак, посылая по руке от плеча пульсирующие волны. — Я всегда знал.

Илле безмолвно кивнул. По его телу стала пробегать неровная дрожь.

"Прости, Илле. Но без малого двадцать лет спустя мне снова хочется кричать".

Когда схлынула последняя судорога, лицо Илле расслабилось, на мгновение явив Демиану русоголового мальчишку, которого он держал на руках в кишащей крылатой нечистью галерее.

Он проиграл эту битву.

Демиан уткнулся в спутанные русые волосы, глуша судорожный вздох. Секунда на то, чтобы перевести дыхание. Бережно опустить голову Иленгара со своих колен. Подняться и сдвинуть с двери засов.

Когда Демиан отвёл в сторону окованное сталью полотно, она повернула голову плавным вкрадчивым движением незрячей. Её лицо превратилось в застывший лик, и на безупречном алебастре щёк контрастно выделялись тёмные потёки, довершая сходство с божественным ликом, окроплённым жертвенной кровью. Она сидела ровно, неподвижно, держа над согнутыми коленями единственную вещь. Лезвие кинжала отразило слабый луч, что Демиан впустил, отперев дверь, и от того, с какой спокойной обречённостью Диана сжимала рукоять, холодные бесплотные пальцы легли ему на гортань.

Не вымолвив ни слова, она поднялась, храня ту же присущую слепцам неестественно-ровную осанку. Забытое в ладони лезвие проскрежетало по камню, но она точно не услышала звука. Сделала странно осторожный, пробный шаг.

Не принимая или не видя его протянутой руки, Диана, взявшись за створку, вышла в ранний летний рассвет, под небо цвета старого льна.

— Илле... — её колени подкосились. — Ох, Илле...

Её слезы вычерчивали на лице алые дорожки.

Демиан поднял её на руки и понёс по разрушенным стенам, по мостам над пропастью, безмолвную и неподвижную, как нёс когда-то, жизни и жизни назад, от жертвенного алтаря, через поле мёртвых маков, к костру, что вознёс его счастье в холодную вечность.

***

Диана едва сумела найти в себе силы пойти проводить Илле.

В утомлённом рассудке реальность мешалась с фантазией. Диане всё казалось, что она оставила Илле в беседке, парящей над зол`отным шитьём осеннего парка, в беседке, куда доносились отзвуки песен и поэтических декламаций. Она смеялась невпопад, вспоминая колкие реплики Грайлина и одну из близняшек, залучившую мага в свою опочивальню. Смех обрывался, запечатываясь молчанием.

Пятна крови были похожи на рдяные листья.

Илле любил её светло и безболезненно. Как жаль, что она бы не сумела.

***

— Это моя вина.

Это были первые её слова с того момента, как Демиан унёс её со стен. И ради таких слов она нарушила молчание.

Они стояли на высоком парапете, наблюдая, как рабочие восстанавливают укрепления. Парапет был открыт всем ветрам; длинные концы шали хранительницы полоскались у её колен, как чёрные вымпелы.

— Если бы вы знали, сколько таких вин висит на мне. Обладай каждая из них хоть ничтожным весом, я не смог бы сдвинуться с места. Но я должен. Мы должны.

— Да, — безжизненно откликнулась она. — Вы — тот, кто делает выбор. Я — та, кто оглашает его. Но я не способна должным образом справиться даже с этим. — Впервые в её голосе прозвучал намёк на живое чувство, пусть это было совсем не то, что Демиан предпочёл бы услышать. По крайней мере, это было хоть что-то. — Я — не Сантана. Уже нет. Сантана не позволила бы себе таких ошибок. А я — я блуждаю в потёмках. Мои способности — лишь жалкое эхо её дара. Бесполезное. Мучительное, — шёпотом призналась она, и её гордости дорого далось это признание.

— Вы могли бы покончить с этим, — заметил Демиан, сам едва ли понимая, что делает. И вместе с тем понимая. — Избавиться от этой боли.

В самом деле, довольно быстродействующее средство.

В первые мгновения она не осознавала сути предложенного им, и в её взгляде прочитывалось невысказанное недоумение. Но затем она поняла, и едва лишь вопрошающие глаза исполнились холодным огнём.