...Традиции смертных никогда не представляли для меня интереса, посему не хочу знать, несоблюдение каких церемоний до сего времени удерживает тебя от того, чтобы сделать ей ребёнка (хоть моё твёрдое убеждение таково, что, имея дело с человеческой девчонкой, вполне допустимо обойтись безо всяких церемоний вообще).

Смею надеяться лишь, что слабосильная уроженка востока сумеет выносить крепкого младенца мужского пола. Более же от неё ничего не требуется. Я намерен забрать наследника тотчас после рождения, дабы недостойная будущего князя Д`элавар мать и немыслимая для взращения столь драгоценного дитя (полагаю, в этом даже ты согласишься с моею правотой) обстановка не оказали на ребёнка пагубного воздействия (в ещё большей степени, нежели ущерб уже будет нанесён рождением от матери недостойного происхождения). И коль уж воспитание моего внука непоправимо упущено, мой правнук не должен знать иной жизни, нежели в стенах фамильного замка, где я воспитаю его в традициях рода Д`элавар истинным князем запада".

Дочесть сию эпистолу стоило немалого хладнокровия, но Демиан не желал упустить имеющие касательство к чему-то важному строки, буде таковые по случайности окажутся среди прочего. Однако же Аргай, по всей видимости, не счёл необходимым утруждать Магистра деловыми вопросами.

Демиан с наслаждением смял письмо в кулаке, прежде чем предать его огню. Однако проблему это не решало. Хоть он не выбирал эту ответственность, Демиан не мог закрывать глаза на её существование.

Для человека, который живёт взаймы, у него осталось слишком много долгов.

В дверь кабинета постучали, и Магистр машинально откликнулся.

— Могу я войти? — мягким тоном спросила женщина, к которой он никак не смел применить звание матери. — Я не помешаю?

Демиан поднялся навстречу Эстель, сделав пригласительный жест рукой.

— Разумеется. Прошу, проходите.

Эльфийская леди с благодарностью кивнула и прошла вглубь кабинета, куда едва падал свет от выставленных свеч, и с природным изяществом опустилась в одно из кресел, замерев в нём и храня безукоризненную осанку статуи.

Демиан сдвинул на край стола поднос для прочитанных писем, словно даже пепел слов Аргая своим присутствием оскорблял леди Эстель.

Некоторое время Демиан пытался работать, но присутствие матери, сколь бы ни пыталась она сделать его неощутимым, смущало, отворачивая мысли от дел.

— Смотрю слишком пристально? — усмехнулась Эстель извинительно, угадав его затруднение. — Прости, что отвлекаю. — Она помедлила, покусывая неяркие губы. — Только... Нет. Пустое...

Демиан отложил неразобранные письма, откинулся на спинку кресла. Плечи немели от долгой неподвижности, головная боль вновь напоминала о себе, и в висках постукивали молоточки. По опыту он знал, что к вечеру молоточки превратятся в набат, и сносить это станет почти нестерпимо.

— Только — что?

Встретив его взгляд, Эстель скоро отвела глаза, едва заметно дрогнув и поддаваясь.

— Ты очень похож на него, — уступила она. Слова её звучали поспешно, слишком поспешно для его безупречной матери. — На своего отца. Почти сверхъестественное сходство.

"Оно сыграло с вами злую шутку". Главнейшая из причин роковых решений Грайлина.

— Я не имел счастья знать князя... но голоса всех, кому привелось повстречать его, звучат в унисон. Они звучат как баллада.

— И это была баллада о великой любви, — промолвила Эстель, отвернув точёное лицо. Слабые отсветы мягко намечали черты. — О великой преданности. И великом горе. Прикажи менестрелю спеть сотню песен, и в сотне песен ты услышишь, что мир спасётся любовью... о мальчик мой. Наша любовь не спасла мир. Наша любовь развязала войну.

Покойно лежащие на резных подлокотниках кисти с силой вжались в полированное дерево. Демиан подошёл к креслу матери и опустился подле него на колено.

— ...Наши ночи были оплачены кровью многих сотен. Наше короткое счастье сделало иных женщин вдовами, иных детей — сиротами. — Прохладные ладони, руки наездницы, руки целительницы, обхватили его лицо. — Ты, мой сын, ты — единственное хорошее, к чему привело наше с Эджаем решение. И признаюсь тебе без стыда, ибо от стыда меня давно избавили, — соверши вселенная оборот, и я бы ничего не изменила в своём выборе.

Не имея слов ответить на это, Демиан молча поцеловал руку матери, покорно соскользнувшую в его ладонь.

— Про тебя слагают песни на иной мотив, — негромко продолжила она. — И будут слагать, вновь и вновь. Ну же, не насмехайся над этим. Пришло время для иных песен. Иных решений. Твоё время.

— А знаешь, — в тихой задумчивости, помолчав, припомнила вслух, — однажды, не так давно, я спросила у твоей суженой, сама не знаю, зачем... я спросила её: увижу ли я его ещё хоть раз? — Эстель прерывисто вздохнула, докончив: — На этот вопрос она ответила утвердительно.

— Не хочу лишать вас надежды, но леди Ариата первая признаёт несовершенство своего таланта, — мягко возразил Демиан. — Хранительнице случалось допускать ошибки, как любому из нас.

"Надежда — самый тонкий яд".

В дверь постучали с принуждённой деликатностью, и Магистр, поднявшись, велел войти. На пороге кабинета переминался Тимас, и Демиан предпочёл временно откланяться перед леди Эстель. При всех своих достоинствах старина Тимас был напрочь лишён способности управлять собственным языком.

— Прошу извинить меня, матушка.

Кося вбок, как стоялый жеребец, Тимас отвесил прекрасной матери своего Магистра неуклюжий поклон. Со своего места леди Эстель учтиво кивнула магу; хризолитовые глаза таили лукавую насмешку.

Взяв старого товарища за плечо, Демиан вывел его в коридор.

— Итак, что такого важного ты имеешь сказать? Достаточно важного, — подтолкнул с едва намеченным упором, — чтобы лишить леди Эстель моего общества. Видит Высь, я и без того задолжал ей.

— Дерь... э-ээ... Дурные новости, Магистр.

— Дурные? Ну надо же.

— Старый хр...

— Тимас!

Тот со страдальческой миной стрельнул взглядом на приотворённую дверь, вероятно, честя себя на все корки за то, что заблаговременно не заготовил речь, адаптированную к присутствию леди.

— Подгорный король, — Тимас, наконец, подобрал безопасное выражение и тут же запнулся, наморщив лоб. — Того...

— Можешь не продолжать, — процедил Магистр, сам едва удержавшись от того, чтобы разразиться проклятиями, которые и Тимаса вогнали бы в краску.

Грань и Бездна! Уркаст не был настолько любезен, чтобы протянуть ещё самую малость, и тем самым избавить Магистра хоть от одной заботы.

— Не думал, что стольких переживу, — процедил Демиан сквозь зубы, но пристыженный соратник уловил сдавленное замечание и отвесил челюсть.

— Магистр?..