На этом месте повествование прерывается. А когда возобновляется, в следующей, условно говоря, главе девушек уже выдают замуж за Египтиадов и отец руководит свадебным пиром. Как так получилось, не объясняется, однако сразу становится ясно, что причиной тому отнюдь не перемена настроения у Даная и его дочерей, поскольку на пиру отец вручает каждой из них кинжал. Как показывают дальнейшие события, все они заранее сговорились учинить расправу. Глухой ночью после брачного пира Данаиды убили своих мужей. Все, кроме Гипермнестры. Она одна, проникшись жалостью к крепко спящему рядом с ней молодому, сильному мужчине, не осмелилась ударом кинжала предать это полнокровное тело холодной смерти. Нарушив свое обещание, отца и сестер «обманула дева святою ложью, славная вечно»[329], как писал о ней Гораций. Разбудив мужа, которого звали Линкей, Гипермнестра призналась ему во всем и помогла бежать.

За предательство отец бросил ее в темницу. В одной из версий мифа говорится, что Гипермнестра с Линкеем потом благополучно воссоединились, жили счастливо и произвели на свет Абанта, будущего прадеда Персея. Остальные сказания заканчиваются роковой брачной ночью и последующим заточением Гипермнестры.

Однако ни один вариант этого мифа не обходит стороной бесконечный и бессмысленный труд, на который обречены в наказание за убийство мужей сорок девять Данаид в царстве мертвых. На берегу подземной реки они наполняют дырявые кувшины, а когда по дороге назад те на глазах пустеют, вынуждены возвращаться, чтобы снова набрать воды, и так до скончания веков.

Главк был рыбаком. Однажды он рыбачил в таком месте, где близко к морю спускался зеленый луг. Разложив на траве сети, Главк начал пересчитывать свой улов, как вдруг вся рыба зашевелилась, встрепенулась, двинулась к воде и скрылась в волнах. Он не знал, что и думать. Божество сотворило сие чудо или, может быть, луговая трава обладает какими-то особенными свойствами? Главк сорвал пучок травы, попробовал на вкус, и его тотчас с неодолимой силой потянуло в море. Сопротивляться было невозможно. Главк со всех ног кинулся к воде и нырнул в прибой. Морские божества обрадовались новоприбывшему. Они попросили Океана с Тефидой его «отрешить от свойств человечьих»[330] и причислить к их сонму. Сотни рек были призваны для очищения, и, когда их воды разом хлынули на него, он рухнул без чувств. Очнулся Главк морским божеством с волосами цвета лазури и рыбьим хвостом — облик милый и привычный для обитателей глубин, но земным жителям чуждый и отвратительный. Именно таким он показался прелестной нимфе Сцилле, когда она, купаясь в укромной заводи, увидела поднимающегося из воды Главка. Нимфа кинулась прочь, на вздымавшийся над морем утес, и уже оттуда, с недосягаемой высоты, принялась рассматривать получеловека-полурыбу. Он воззвал к ней: «Не чудище я, не зверь я дикий, о дева! Нет, я бог водяной»[331]. Главк говорил, что ему подвластны волны и морские глубины, а главное, он любит ее. Но Сцилла, развернувшись, умчалась с берега и скрылась из виду.

Влюбленный до безумия Главк в отчаянии направился к Цирцее просить приворотное зелье, которое растопило бы холодное сердце Сциллы. Однако, когда он поведал волшебнице о своей безответной любви и взмолился о помощи, Цирцея сама воспылала к нему страстью. Она обольщала его самыми ласковыми речами и чарующими взглядами, но Главк остался к ним глух и слеп. «Скорее водоросль будет в горах вырастать и деревья в пучинах, нежели к Сцилле любовь у меня пропадет!»[332] — заявил он. Цирцея страшно разъярилась, однако не на Главка, а на соперницу. Изготовив отраву, она проникла в заводь, где купалась Сцилла, и вылила туда свое ядовитое снадобье. Едва войдя в воду, нимфа превратилась в ужасное чудовище — ее окружили змеиные и зубастые песьи головы, возникшие прямо из ее тела. Ни сбежать от них, ни оттолкнуть их от себя она не могла: кошмарные порождения были частью ее самой. Так и осталась она у той скалы, будто навеки приросла к ней, и в своей невыразимой злобе и ненависти крушит все, что подвернется, грозя гибелью оказавшимся поблизости мореходам, как убедились в этом на собственном опыте Ясон, Одиссей и Эней.

Жила на свете одна девушка, наделенная таким же великим даром, как у Протея, — принимать разные обличья, но способность свою она использовала в довольно неожиданных целях: чтобы добывать пищу для голодающего отца. Это единственный миф, в котором добрая богиня Церера (греческая Деметра) предстает жестокой и мстительной. Эрисихтону хватило кощунственной дерзости срубить самый высокий дуб в священной роще Цереры. Когда слуги, которым он приказал свалить дерево, отказались творить святотатство, он выхватил у них топор и сам набросился на могучий ствол, вокруг которого любили водить хороводы дриады. Из рассеченной коры хлынула кровь и донесся голос, предупреждавший, что возмездие Цереры не заставит себя ждать. Но эти чудеса не укротили гнев Эрисихтона. Он наносил топором удар за ударом, пока огромный дуб не рухнул наземь. Дриады помчались к Церере, и глубоко оскорбленная богиня пообещала, что злодея будет ждать невиданная доселе кара. Одну из дриад она отправила на своей колеснице в мрачную обитель Голода передать повеление овладеть Эрисихтоном. «Пусть никакое изобилие будет не в силах его насытить. Пусть, набивая утробу, он страдает от голодных мук».

Богиня голода повиновалась. Прокравшись в покои Эрисихтона, когда тот спал, она обхватила его костлявыми руками, прижалась к нему всем своим заморенным телом, проникла во все его жилы и вдохнула в него ненасытность. Он проснулся с волчьим аппетитом и велел принести еды, но чем больше ел, тем его еще сильнее терзал голод. Эрисихтон глотал мясо, почти не жуя, и с каждым куском у него все нестерпимее сосало под ложечкой. Он истратил все свое состояние на горы пищи, которая не утоляла его голод даже на миг. В конце концов у Эрисихтона не осталось ничего, кроме дочери. Он продал и ее. Но, выйдя на берег к хозяйскому кораблю, дева взмолилась Посейдону, чтобы тот спас ее от рабства. Бог внял мольбе и обратил деву в рыбака. Хозяин, шедший почти следом за ней, не увидел на всем берегу никого, кроме рыбака, занятого своими снастями. «Еще миг назад была здесь, куда же она подевалась? — растерянно спросил у него хозяин. — Вот ее следы, и вот они обрываются». — «Клянусь морским богом, кроме меня, сюда никто не приходил, ни женщина, ни мужчина», — ответил рыбак. Когда хозяин в полной растерянности удалился на корабль, девушка обрела прежний облик. Вернувшись к отцу, она на радостях рассказала ему о свершившемся чуде, и Эрисихтон тотчас сообразил, как на этом заработать. Он продавал дочь в рабство снова и снова. И каждый раз Посейдон превращал ее в разных существ — то в кобылу, то в птицу, то еще в кого-то. И каждый раз она сбегала от нового хозяина и возвращалась к отцу. Но в конце концов, когда даже вырученных таким способом средств стало не хватать, Эрисихтон принялся глодать собственное тело и умер, пожрав сам себя.