– Получается, – бормочет Агнес, но ее голос едва слышен из-за шторма, бушующего у меня в голове.

Они с Лакланом прогоняют код через меня и остальных подключенных к генкиту, чтобы собрать вакцину воедино. Результаты их совместной работы строчка за строчкой появляются у меня перед глазами, готовые к следующему шагу.

Два потока данных одновременно прокручиваются у меня перед глазами. А значит, пришло время соединить их в единый код.

Напряжение, сковывающее меня, слегка ослабевает от понимания, что у нас все получается. Стена, что разделяет наши с Катариной разумы, не так устойчива, как раньше, но все еще держится. Я давлю на спайку в своем сознании и пытаюсь разделить свои мысли на два отдельных потока. Вот только изображение лаборатории не удваивается, а у сидящих и стоящих на коленях рядом со мной людей не появляются двойники. Вообще ничего не происходит. Я хмурюсь и давлю на спайку сильнее. От усилий у меня перехватывает дыхание, но все равно ничего не выходит. Данные, полученные от клона Катарины, прокручиваются у меня перед глазами, и я вновь отыскиваю скрытую спайку, удерживающую мой разум, а затем со всей силы давлю на нее. И вновь неудача.

Все, чего мне удается добиться – усилившейся дрожи и ноющей боли, терзающих тело. Мне удается собрать каркас кода из данных, полученных от клона Катарины, но сам по себе он бесполезен. Необходимо объединить его с вакциной, и единственный способ сделать это – дробление. Я стискиваю зубы и решаюсь на еще одну попытку, от которой простреливает основание черепа.

Я чувствую, как появляются трещины на стене, разделяющей наши с Катариной разумы, отчего ее трехмерная проекция начинает мерцать сильнее. В ее глазах не отражается ни единой эмоции… но она явно страдает, и от понимания этого холод пронизывает меня до костей. Дело не в инфекции и не в дроблении. Она лгала мне. Имплант ослаблен сильнее, чем я предполагала. И вскоре раздавит ее.

Она не переживет это. И погибнет.

– Катарина, – выдыхаю я, когда перед глазами все расплывается вновь. – Кэт, что происходит?

Она лишь качает головой:

– Я в порядке. У тебя почти получилось. Не сдавайся!

Я вновь пробую раздробить разум, но ее лицо вспыхивает перед глазами, сбивая с концентрации.

– Ты должна раздробить разум! – кричит она. – У нас не будет другой возможности!

– Нет, я не хочу потерять тебя! – дрожа все сильнее, отвечаю я.

Катарина зажмуривается на мгновение, а затем открывает глаза, и шторм в моем сознании внезапно стихает. Ее проекция то появляется, то исчезает, но я старательно давлю на спайку в своем разуме. Мои мысли начинают делиться, словно к пламени, горящему внутри, подносят зеркало.

– Ч-что ты делаешь? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня широко раскрытыми серыми глазами, которые так выделяются на ее побледневшем лице.

– Я знаю, что делаю, – шепчет она. – Знаю, как спасти нас.

– Нет! – кричу я, вцепившись в подлокотники кресла. – Не вздумай жертвовать собой ради спасения этого мира! Терпи!

– Я не стремлюсь спасти мир, – неуклюже вставая на ноги, говорит Катарина. – Я спасаю вас… всех вас. Вы моя семья, и я просто обязана это сделать.

Ощущение от ее присутствия нарастает, вновь порождая шторм, который обрушивается на разделяющую наши разумы стену.

– Кэт, не надо… – начинаю я, но меня останавливает взгляд ее горящих глаз.

– Прости, – шепчет она. – Я люблю тебя.

А затем закрывает глаза, и ее трехмерная проекция исчезает.

– Кэт? – кричу я, но едва это слово слетает с моих губ, как стена внутри рушится.

Комната перед глазами начинает раскачиваться, словно корабль на вздымающихся волнах, которые обрушиваются на спайку, порождая дробление.

И под мой горестный крик мой разум делится на две части.

Катарина

Перед глазами все плывет, а в ушах пульсирует кровь, когда я падаю на бетонный пол и перекатываюсь на бок, хватая ртом воздух. Я все еще нахожусь в лаборатории проекта «Заратустра», но теперь уже в комнате со стеклянной стеной, сквозь которую видно горы. Снаружи бушует гроза, затянувшая облаками небо и обрушивающаяся каплями дождя на окно. Стая голубей кружит над землей, оглашая воздух тихими мелодичными криками, а кончики их перьев отсвечивают ярким зеленым светом. Но когда мы прилетели на «Комоксе», не было ни шторма, ни голубей.

Я не в настоящей лаборатории проекта «Заратустра». А снова попала в симуляцию.

– Нет, нет, – поднимаясь на колени, шепчу я.

Стены лаборатории покрылись трещинами, а пол вздымается. Я чувствую, как разрушается имплант, но меня не должно быть здесь. Я попыталась вывести его из строя, позволить Цзюнь Бэй завладеть и моей частью мозга, но у меня ничего не вышло. Я до сих пор жива, хотя океан ее разума бушует по другую сторону стены.

Цзюнь Бэй все еще пытается добиться дробления, но ее силы на исходе. Инфекция с каждой секундой все сильнее пожирает ее тело. Нужно помочь ей закончить вакцину. И как можно быстрее. Тяжело дыша, я оглядываюсь по сторонам. Боль пронзает череп, мысли путаются. Имплант работает на последнем издыхании, а в стене между мной и Цзюнь Бэй появляются новые трещины, неровные края которых усиливают напряжение. Вот только это все равно происходит слишком медленно. Должен быть способ проломить стену, чтобы она смогла закончить дробление и исправить вакцину. Нужно выяснить, как отдать ей свою часть мозга, как позволить импланту поглотить меня, как сдаться.

Но в том-то и проблема. Я не умею сдаваться. Я несколько лет прожила на поверхности, изо всех сил стараясь остаться в живых. Я пережила вспышку гидры, насилие, все ужасные события последних нескольких месяцев и все, что мне довелось узнать. Всю мою короткую жизнь мне постоянно что-то угрожало, но я всегда находила силы и возможность продолжать дышать и сражаться.

И все, что я умею – это выживать.

Я стискиваю руки в кулаки. Может, нужно просто закрыть глаза и расслабиться. Это будет нелегко, учитывая пульсацию в голове, но я постараюсь.

За окном сверкает молния, а воздух сотрясает раскат грома. Птицы летают под облаками и планируют между деревьями. Дверь в лабораторию распахивается, и в нее вваливаются тощие, неопрятные и босые дети. Которые тут же устремляются ко мне.

– Кэтти! – бросаясь на меня, кричит Зиана.

Я ударяюсь спиной об стену, когда она падает на меня, и голову вновь простреливает боль. Другие дети присоединяются к ней, и маленькие тела придавливают меня к полу, а маленькие ручки обхватывают все, до чего могут дотянуться. Но у меня от этого перед глазами вспыхивают серебристые пятна.

– Полегче, ребята, – прошу я.

– Прости, – втискивая голову мне под мышку, отвечает Леобен. – Мы испугались.