– А наше, мое родное село – крошечка, частичка государства, и какой-то другой судьбы, наотличку от тысяч и тысяч других сел, от судьбы всего государства, оно иметь не могло.

Поди-ка, и сегодня даже самые высокие верхи наши, самые ученые, мудрые люди – академики, профессора – не до конца понимают, как это так случилось – поразвалилось все. И куда делись и стада наши колхозные, и трактора и машины разные, и все остальное. Никто колхозы не разгонял, никаких этих самых инструкций, приказов ниоткуда не поступало, а чуть не в один день все как под землю провалилось…

– Вы так зримо, всесторонне рассказываете, вернее, говорите о жизни, судьбе села, как будто только что вернулись оттуда. А говорили, что в родном селе давно не бывали и делать вам там нечего…

– Это так. Но за те годы, которые прошли с тех пор, как я покинул родные места, я, конечно, не раз бывал там. Правда, наездами бывал. Учился – приезжал на каникулы. Тогда и мама, и отец, и брат там жили. Одноклассники, друзья тоже не в один день село покинули. Все это, как бы назвать, – уход наш – постепенно, почти незаметно протекал. Один уедет, другой… Годами длился.

Приезжал я в село и после армии. Тогда тоже мама там жила. Какое-то время одна жила. Ни на какие переезды не соглашалась. Не так просто от родной земли оторваться. Было бы просто – разом схлынули все и осталось бы вместо нашего села голое место. А село – как сам человек: все стадии жизни проходит – юность, молодость, зрелость, старость… и живет оно при всем при том – зачастую сотни, а то и тысячи лет.

Как жили казаки… Наверно, не так уж плохо. Льготы. Денежная приплата. У каждого казака к тому же свое хозяйство было – скот, земля. Люди дома строили. Детей рожали. Дети подрастали – свои дома поднимали, свои хозяйства заводили. Так и шло. Село жило, росло, старело, омолаживалось. Ну а когда прадедовские, дедовские уклады сломали, на новые методы – колхозные – перешли, село все же устояло. Надломилось, но устояло. Это как вот в природе бывает: сломает буря дерево – березу, сосну, тополь… – вроде бы все – теперь ему только засыхать до конца остается. А дерево, половина его поднатужится, покрепче за землю корнями ухватится и погонит во все стороны ветви одна другой крепче и пышнее.

И уж если село с деревом сравнивать, то после первой молнии – революции – второй молнией, ударившей по селу, война стала. Из нашего села на фронт около четырехсот самых молодых, здоровых, сильных, работящих мужиков ушли. Вернулись тридцать-сорок, да и то половина инвалидами. Кто без руки, кто без ноги, у кого пуля под сердцем.

…И снова поднялось село. Окреп колхоз. Потихоньку, хотя и не полегоньку наладилась жизнь. На помощь колхозу, всему селу электричество пришло. У нас на фермах электродойку внедрили. Новый Дом культуры, настоящий дворец построили. Уже после моего отъезда на учебу новую школу строить начали. Колхозникам стали нормальную зарплату платить. Народ досыта наелся, приоделся. У многих мотоциклы, легковые машины появились. За мотоциклами, машинами очередь образовалась. Сейчас смешно кажется, но ударникам колхозного производства, как их тогда, самых работящих, умелых механизаторов, животноводов, называли, давали почетное право вне очереди мотоциклы и машины покупать, подчеркиваю, именно так – покупать. В селах, в том числе и в нашем, молодежь начала оставаться. В каждом районе СПТУ были созданы. Многие выпускники школ шли туда на трактористов, комбайнеров, электриков учиться, а потом в свои колхозы стали ребята возвращаться. Дома для них строили. Хозяйствами личными обзаводиться помогали.

А тут опять, как молния в дерево, – перестройка. Так шарахнула – почище атомной бомбы по селам и городам ударила…

Поднимутся ли наши села?..

Хочется верить – поднимутся.

Но поднимать трудно и долго придется.

…В последние годы я весной, летом, осенью, да и зимой, как удастся, в родное село, в родные места хоть на несколько дней езжу, хотя в селе, как уже говорил, никого из родных, близких, друзей не осталось, а само село обветшало, обнищало, посерело, постарело…

– Так почему же вы вновь и вновь возвращаетесь туда?

– Не знаю, замечали ли вы, что в родные места, как это ни странно, тянут, зовут к себе не дома, не улицы родных сел, хотя в десятках, сотнях стихов, песен воспеваются родные – материнские, отцовские дома, в которых мы родились, выросли, а кусочки, островки природы – пригорки, рощицы, ручейки, речки, озера, каких множество по всему миру. Те же березы растут во многих странах, землях, а ручьи, реки опоясывают весь земной шар. Но где бы ни оказался человек, он будет всегда тосковать о своих березах, бугорках, ручейках, озерах, реках, которые только тем и отличаются от сотен, тысяч подобных, что они свои. И именно их – свои березы, ручьи, озера, тропинки, крошечные родные уголки своей природы – видит в последний миг человек, умирая среди точно таких же и даже более роскошных мест природы. Загадка? Мне кажется, загадка, и разгадать ее люди не могут и не смогут никогда. По крайней мере, я не могу и не пытаюсь. Ведь не можем и не пытаемся ответить на вопрос, почему из всех женщин мира самая нужная, самая красивая, самая дорогая для нас, для каждого из нас, – наша мать, наша мама. И конечно же не случайно и природу нашу, и родину нашу мы называем – мать-природа, мать-родина. И кто из нас при первой возможности не стремился побывать у матери, на берегах родных речек, озер, на земляничных полянах своего детства, в степях, на местах своих родовых становищ, в лесах, где, кажется, никогда не зарастут охотничьи тропы, по которым ты ходил с отцом или дедом, на берегу крошечного омутка, где ты вместе с другими пацанами-сверстниками ставил плетеные из ивовых прутьев корчаги и ловил толстопузых гольянов и пескарей.

И хотя в наших родных местах с годами, десятилетиями даже в природе все меняется – стареет, умирает, рождается новое, – мы все равно будем всю жизнь стремиться, возвращаться в места нашего детства, нашей юности в ожидании встреч с ручьями, которые давным-давно высохли, с березами, от которых не осталось даже пней, с тропинками, которых не найдешь в зарослях травы и кустарников…

В свое село, а точнее сказать, в свои родные места я езжу не часто, но и не редко – два-три раза в год, иногда чаще, иногда реже, как удастся. Иногда приезжаю с женой, с сыновьями. Иногда с друзьями, такими же, как я, рыбаками-любителями. А иногда и один. У жены всегда работа, у детей учеба, у друзей свои дела, заботы. Не всегда совпадают наши отпуска, каникулы, да и желания.

Когда я еду один, стараюсь ехать на попутках. Гнать свою старенькую машинешку за сотни километров через добрый десяток горных перевалов, которые не случайно в большинстве своем носят названия «Тещин язык» – нелегко и небезопасно. Сел, деревень по пути мало. Леса да степи. Машины идут редко. Дорога – сядешь в какую-нибудь колдобину – не вылезешь. Да и вообще, чего там таить, машинешку свою жалко. Я на нее пяток лет работал. Рубли пятаками собирал.

…Приеду, остановлюсь у какого-нибудь деда или бабки, которые еще моих родителей помнят, удочки в руки, рюкзак с краюхой хлеба и куском сала на спину – и брожу по местам, где пацаном карасей да чебаков ловил. Погода хорошая – там и заночую на берегу.