Для одного дня все-таки приключений было слишком много, Марик успел подумать, что убил в схватках нескольких людей, удивился собственному безразличию, которое можно было объяснить только усталостью, и тут же вспомнил спокойное выражение лица, с которым Кессаа причиняла мучения парню со стрелой в животе.

– На. – Сайдка протянула ему маленький мех. – Глотни, у тебя нет ни одной серьезной раны, но вместе их слишком много. Это поможет тебе собраться, а потом… потом, я надеюсь, ты сможешь отоспаться. Но не сегодня.

Баль еле различал ее силуэт в полутьме подземного хода, который они и в самом деле обнаружили на кухне под самым большим котлом, который не использовался для приготовления пищи. Печная топка оказалась лазом, и вот, пройдя не меньше лиги по узкому коридору, перекрытому где каменными плитами, где потемневшим от времени деревом, спутники подобрались к лестнице, уходящей круто вверх. Факелы, сделанные из промасленных тряпок и деревянных черпаков, погасли, только Насьта продолжал держать над головой последний из них и настороженно вглядываться вверх, покрывая копотью и так уже черные своды. Трясущийся от страха дядюшка Браг с заткнутым ртом и связанными за спиной руками стоял рядом.

– Выпей, – настойчиво повторила Кессаа. – Ты сделал главное – выжил в первый день. Запомни: великие воины получаются из тех, кто выжил в первых схватках.

– День еще не закончился, – бросил Марик и глотнул тягучего напитка. Горло словно обожгло пламенем, но через мгновение дыхание стало легким, и даже темнота словно рассеялась. Баль оглянулся – почти три десятка девушек, жалобно пришептывая и тревожно всхлипывая, топтались за их спинами.

– Рака! – позвала Кессаа.

– Я здесь, – шагнула из темноты девушка с перевязанной рукой.

– Не отставай от меня, – потребовала Кессаа и чуть повысила голос: – Эй! Все те, кто сейчас стоит у меня за спиной! Делайте то, о чем я говорила. Осторожно вылейте у себя за спиной на пол масло, что у вас в горшках и бутылях, и бросьте в него хотя бы по одной тряпке. Я видела, вы довольно их намотали на себя.

– Ты все еще думаешь, что стражники последуют за нами? – спросил Марик.

– А мне все равно, – пожала плечами Кессаа. – Кто бы ни полез вслед за нами, он упрется в стену пламени. Точнее, сам окажется в огне.

– А если это невинный человек? – не понял Марик.

– Дело не в невинности, – холодно ответила Кессаа. – Ты думаешь, в войнах с одной стороны всегда только невинные, а с другой негодяи? Нет, все дело в выборе, кому служить. Кстати, именно поэтому лучше всего не служить никому. Ведь так?

Она опять обернулась к девушкам, которые уже перестали шуршать материей и замерли в ожидании.

– Слушайте только меня. Что бы ни происходило, слушайте только меня. Скажу: бегите – бегите, и бегите молча, скажу: ложитесь – плюхайтесь ниц, даже если стоите в грязи. Толстяк сказал, что воины Торди, а уж тем более стражники, ничего не знают об этом выходе, но я не слишком доверчива. Ты понял? Насьта! Вытащи кляп у него изо рта! Ну? – Кессаа смотрела на взъерошенного толстяка спокойно. – Что там наверху?

– Я уже говорил! – Браг оглянулся затравленно, однако даже при свете факела ненависть пылала в его глазах. – Обычный дом! Трое островитян изображают рептских рыбаков! Один выход из дома на Песчаную улицу, другой в переулок. Соседи – обыкновенные репты! Там у меня не проходной двор, это тайное место!

– Ну что ж, – кивнула Кессаа и сбросила с плеч мешок. – Сейчас и увидим, что там. Насьта, ты чувствуешь Аилле?

– Стемнело уже, – коротко отозвался ремини.

Марик вгляделся в округлые черты приятеля. Сейчас они казались заострившимися и грубыми. В какой-то момент ему даже показалось, что он не узнает ремини. Любитель поболтать, Насьта не сказал ни одного лишнего слова с тех самых пор, как вытряхнул из окна борделя серебро и медь. Ну не о монетах же он печалился?

– Держи! – Кессаа протянула Брагу крохотную бутылочку. – Как поднимешься, разобьешь ее. Все, кто будут в доме, уснут. И мы спокойно выйдем. Понял?

– А я как же? – насторожился толстяк, стискивая трясущимися пальцами горлышко сосуда.

– У тебя будет несколько мгновений, чтобы убраться, – объяснила Кессаа. – Но даже если не успеешь, в конце концов, что может быть лучше сладкого сна?

– Ладно, – кивнул толстяк и с трудом сдержал усмешку. – Я все сделаю. Все, как надо.

Он развернулся и полез вверх по узкой лестнице, цепляясь за ступени руками.

– А если он не разобьет бутылку? – нахмурился Марик.

Толстяк уже добрался до люка и теперь окликал кого-то сверху.

– Она разобьется сама, – уверила Кессаа и окликнула ремини: – Насьта, перед тем как подняться, брось в здание факел и посчитай до трех.

– Это магия? – прислушивался к грохоту открывающихся замков Марик.

– Это знание, – сузила глаза Кессаа. – Только знание, но для того, чтобы бутылочка разбилась, нужна магия. Видишь?

Кессаа показала Марику копию бутылочки, отданной Брагу.

– Это сестра того сосуда. Смотри. Толстяк считает себя умнее других.

– Эй! – раздался сверху торжествующий голос Брага. – Что-то не хочется мне ни спать, ни усыплять моих воинов. Их и так осталось немного. А не поспать ли тебе самой? Прежде чем я кину твой подарок обратно в подвал, подскажи уж, как разбудить мне потом моих девочек? Они мне слишком дорого обошлись! Или это тот сон, который оказывается последним?

– Ты догадлив, – крикнула Кессаа и швырнула бутылочку в стену.

Она разлетелась на осколки, и в то же мгновение звон раздался и вверху, а вслед за этим до замеревшего Марика долетел грохот падения тел и предсмертный хрип.

– Вот и все, – кивнула сама себе Кессаа. – Бросай факел, Насьта, а то эта зараза просочится и сюда.

Браг лежал на дощатом полу у самого люка. Кровь вздулась пузырями и мгновенно запеклась на носу, глазах, ушах. Еще пятеро уже привычных Марику воинов лежали по всей комнате, и их руки, протянувшиеся к собственному горлу, подсказывали, что даже мгновенная смерть может быть мучительной. Брошенный Насьтой факел чадил дымом, но сквозь этот дым пробивался тонкий запах, напоминающий аромат лущеных орехов. На грубо сколоченном столе мерцал огонек масляной лампы, но комната была пуста. В зеве печи валялся мусор, кривой шкаф зиял пустыми полками, окна были завешены мешковиной.

– Тихо! – прошептала Кессаа в люк, из которого одна за другой поднимались бывшие невольницы.

– Почему они не уходят? – прошептал Марик, показывая на трупы.

– Держу я их, – процедила сквозь зубы Кессаа и смахнула пот со лба. – Пора бы уж привыкнуть. Лучше возьми на себя вторую дверь!

У широкой двери, обитой на треть медным листом, уже согнулся Насьта. Марик шагнул к узкой двери, набранной из неровных досок, которая была прорезана в противоположной стене. Окон было два, между ними стоял стол. Стена, которую подпирала печь, оказалась глухой. Сквозь щели в стенах и двери тянуло сыростью и запахом рыбы. Марик прислушался: где-то в отдалении лаяла собака, шелестел ветер в кровле.