Таким образом, из протестантов остался только Генри Гастингс, граф Хантингдон. Он был известен как «граф-пуританин» и вел прямую родословную от Эдуарда III, а по боковой линии являлся потомком герцога Кларенса, младшего брата короля Эдуарда IV, первого, и последнего, законного правителя из династии Йорков. Его жена Кэтрин была младшей сестрой графа Лестера и приближенной королевы. Во время Северного восстания 1569 года граф Хантингдон был одним из тех, кто отвечал за содержание под стражей Марии Стюарт, а затем долгие годы служил стране верой и правдой в качестве президента Совета Севера. Хантингдон был близким товарищем Бёрли и Эссекса, но как возможный претендент на престол не рассматривался ввиду отсутствия прямой связи с Генрихом VII, и сам о короне никогда не задумывался[933]. Впрочем, Генри Гастингс умер, не оставив сыновей, спустя какое-то время после появления «Рассуждения о наследовании английского престола» на прилавках Лондона.

В итоге Парсонс решил избрать самый простой путь. Возможно, читателям этот ход покажется нелогичным и даже бредовым, но законным преемником Елизаветы Парсонс объявляет Филиппа II Испанского. Утверждалось, что Филипп являлся истинным династическим наследником Джона Гонта (1340–1399)[934], третьего из выживших сыновей Эдуарда III и основателя династии Ланкастеров, с которой — правда, не очень прочно — был связан дед Елизаветы Генрих VII[935].

При этом, утверждает Парсонс, на ходу меняя курс, право наследования не является ни единственным, ни даже самым важным фактором, определяющим выбор преемника. Он настаивает, что отстаивание правой веры, как и способность защитить страну от иноземного вторжения также должны учитываться[936]. Парсонс прекрасно понимал, что ни один из советников Филиппа II, уже несколько лет практически не покидавшего стены Эскориала, не поверит в то, что король Испании всерьез задумывается о возможности лично занять английский трон.

По этой причине Парсонс рассчитывал на его дочь, инфанту Изабеллу. Отец всячески продвигал ее, однажды (правда, неудачно) уже попытавшись сделать ее королевой Франции. При его поддержке инфанта могла положиться на объединенный флот Испании и Португалии. Всех этих доводов было Парсонсу достаточно для того, чтобы объявить ее непосредственной правопреемницей Филиппа[937].

Всякий, кто сегодня прочитал бы «Рассуждение о наследовании английского престола», признал бы, что полемика в этом документе выстроена весьма сумбурно, а его автор — фантазер и помешавшийся болтун. Но, появившись в Лондоне, текст был воспринят как апокалиптическое пророчество. Не в последнюю очередь этому поспособствовала табуированность поднимаемого вопроса. Никто доселе столь пространно не излагал свои мысли на тему, королевой запрещенную. Она была в таком гневе, что приказала наглухо запереть ворота дворца и обыскать покои всех придворных, чтобы отыскать все имеющиеся экземпляры. Найденные книги мгновенно подвергались сожжению. Хранение книги расценивалось как государственная измена, не говоря уже об обсуждении содержащихся в ней мыслей[938].

Эссексу пришлось пережить еще один период позора — на него одинаково злились и Елизавета, и Яков (последний даже сильнее)[939]. Поразмыслив о происшедшем, граф осознал, что был слишком неосторожен и беспечен, ведь Энтони Бэкон пересказывал ему содержание книги вскоре после того, как она была отпечатана в Антверпене[940]. Предупреждал его и Роберт Бил — один из палачей Марии Стюарт, доставивший смертный приговор в Фотерингей, — продолжавший внимательно следить за событиями на международной арене[941]. Но, вместо того чтобы сделать себя первым разоблачителем Парсонса, как в деле с доктором Лопесом, Эссекс решил промолчать, смущенный ложным посвящением документа его персоне.

После изматывающей беседы с Елизаветой Эссекс удалился в свой дом на улице Стрэнд, где погрузился в болезненное переживание очередного психосоматического заболевания. Через два дня сообщалось, что он все еще нездоров и сможет выйти из дома не ранее чем через неделю[942]. Деморализованный обрушившейся на него яростью королевы, Эссекс также осознавал, как высоки ставки в игре, связанной с поддержкой Якова, который помешался на «Рассуждении» и не мог расстаться со своим экземпляром документа. Шпионы Бёрли сообщали, что Яков хранит его крайне осмотрительно[943]. Король не менее трех раз в день возбужденно расхаживал по своим покоям с книгой в руках. Ходили также слухи, что он ждал совета и теперь готов им воспользоваться[944]. Тем временем в Шотландии вышел запрет на распространение новостей. Настолько опасной Яков считал книгу Парсонса, что заявил следующее: «под страхом смерти запрещено писать что-либо или передавать вести»[945].