– Полиция поместила их в небольшой гостинице. Той ночью Вальтер Беньямин принял морфий и умер в грязном гостиничном номере.

Бенни, наклонившись, толкнул сильнее, и кресло накренилось вперед.

– А остальных отправили обратно?

– Нет. В этом ужасная ирония этой истории. На следующий же день испанские власти вновь открыли границу и позволили его друзьям уехать. Через неделю его спутники сели на корабль, отплывавший в Америку. Беньямин слишком рано принял свои таблетки. Если бы он подождал…

Теперь под колесами была изрытая колеями дорожка: только земля и камешки. Би-мен схватился за свой портфель, чтобы тот не упал.

– Черт, – сказал Бенни. – Вот ведь гадство.

Погнутое колесо застряло в колее. Он навалился всем весом на ручки кресла.

– А что стало с его портфелем?

Би-мен смотрел вперед, туда, где стояла Алеф. Скрестив руки на груди, она наблюдала за ними, не пытаясь помочь.

– Она очень сердится на меня, – тихо сказал Славой, наклонился и схватился за колеса, пытаясь сдвинуть кресло с места. – Она говорит, что я безответственный. Ах, конечно, она права! Она говорит, что я дурак, потому что иду на дурацкий риск. Но какой у меня выбор? Я поэт. Поэты должны рисковать. А я к тому же дурак, так что мой риск должен быть дурацким. По-моему, это безвыходная ситуация, ты согласен?

Бенни не ответил. Он нажал сильнее, и кресло медленно покатилось вперед.

Алеф повернулась и пошла дальше.

– На меня она тоже сердится? – спросил Бенни. – Она перестала отвечать на мои сообщения. Потом и я уже не мог ей написать. Я пытался.

– В твоем случае это не личное. – Бутылочник покачал головой. – Всего лишь логистическая заминка, связанная с временной утратой устройства связи, которое было конфисковано принимающей медсестрой.

Они продолжали медленно двигаться.

– Она опять была в лечебнице?

Старик пожал плечами. Он вспотел, лицо его покраснело, пряди седых волос прилипли ко лбу.

– Этот вопрос лучше задать ей.

Дальше они пробирались молча, затем путь им преградило большое скопление поваленных деревьев. Алеф пошла на разведку. Высокие деревья лежали вразброс и друг на друге, некоторые были вырваны с корнем, массивные стволы других переломились пополам. Алеф забралась на одно из таких деревьев и прошлась по нему, как кошка. Бенни полез за ней. Они посмотрели на расщепленный конец ствола.

– Бурелом, – констатировала она.

– Наверное, это из-за урагана прошлой зимой, – сказал Бенни. Он знал от Аннабель все об экстремальных погодных явлениях. Она рассказывала ему о зимних ураганах и летних пожарах, засухах, озоновых дырах и хищнической вырубке лесов. Почва пересыхает, деревья слабеют, и их валит буря. Или уничтожают пожары. А зимой бывают ураганы, или проливные дожди размывают почву и вызывают оползни. А еще жуки расплодились. Потепление климата вызвало резкий рост популяции короеда, что тоже приводит к гибели деревьев.

Бенни рассказал все это Алеф. Он еще никогда не говорил ей так много слов сразу.

– Моя мама говорит, что это смерть лесов.

– Вау, – сказала Алеф. – Как ты много знаешь.

– Не так много, как она. Ты знаешь, что в Северной Америке насчитывается около пятисот пятидесяти различных видов короедов? Даже больше.

– Надо же.

Бенни покраснел. Похоже, он строит из себя всезнайку.

– Мама отслеживает эту информацию для лесозаготовительных компаний. Это ее работа.

– Вау, – снова сказала Алеф.

Они вернулись на дорожку, где их ждал, сидя на пеньке, Би-мен. Выбравшись из своего инвалидного кресла, он попытался проползти под поваленными стволами деревьев, но это оказалось ему не под силу. Его лицо было покрыто грязью, а в волосах торчали веточки и сосновые иголки. Он был явно расстроен. Алеф протянула ему бутылку с водой. Старик сделал большой глоток и кивнул, зажимая нос и вытирая пот с лица.

– Это бесполезно. Я потерпел неудачу. Не добраться мне до вершины. Если бы я был Вальтером Беньямином, меня сейчас уже схватили бы нацисты.

– Тогда хорошо, что ты не он, – сухо сказала Алеф и указала на полянку поодаль. – Разобьем лагерь вон там.

Прокатив Славоя по гладкой каменной площадке, они остановились подальше от края скалистого выступа. Алеф поставила коляску на тормоз и подошла к самому краю, Бенни последовал за ней. Он посмотрел вниз. Выступ, на котором они стояли, кончался отвесным обрывом. Далеко внизу виднелся густой полог крошечных деревьев, а за ним – море. Алеф вернулась обратно к инвалидному креслу и откатила его подальше от края.

– Ничего не трогай, – велела она, и старик покорно кивнул. Она достала из сумки пластиковый пакет и, задержавшись возле Славоя, легонько прикоснулась ладонью к его грязной, заросшей щетиной щеке. Бенни, глядя на них, мечтал оказаться на месте старого инвалида.

– Спасибо тебе, моя дорогая. – Бутылочник потянулся к ее руке губами, поцеловал татуировку звездного скопления на внутренней стороне ее запястья и совсем тихо добавил: – Прости меня, пожалуйста.

– Ладно. – Алеф присела на корточки у его ног и начала доставать из пакета еду: завернутые в фольгу длинные большие сэндвичи-рулеты[58]. Она протянула один Бутылочнику, другой Бенни, который присел рядом с ней.

– Это я виноват, – произнес старик, скорбно глядя на сэндвич. – Я был неосторожен. Я не должен был быть таким беспечным.

Его большая голова тяжело раскачивалась из стороны в сторону.

– Верно, – сказала Алеф. – Но ты же ничего не можешь с собой поделать.

– Мне не следовало их выпускать.

– А мне следовало быть предусмотрительней.

– Я не думал, что они меня укусят. – Старик жалобно посмотрел на Алеф. – Я думал, что я им нравлюсь.

По лицу Алеф, как рябь по воде, пробежала болезненная судорога.

– На самом деле им никто не нравился, кроме меня, – сказала она, глядя на горы. – Они были хорьком-однолюбом.

ВАЗ, подумал Бенни. Они говорят о ВАЗ.

– Что случилось?

Алеф сняла фольгу с сэндвича, откусила кусочек и стала медленно жевать.

Бенни смотрел, как движется ее изящный подбородок, как красивое горло совершает глотательные движения. К ее нижней губе прилипла крошка тортильи. Бенни захотелось ее снять. Желательно – губами, а потом съесть. Это было бы восхитительно.

Видимо, Алеф почувствовала его взгляд.

– Ешь, – сказала она. Его сэндвич был с авокадо, салатом и сыром.

Только когда он откусил кусочек, она заговорила.

– Я была на реабилитации, – сообщила она. – Случилось кое-что дерьмовое, и я опять оказалась в больнице.

Она не стала вдаваться в подробности. Алеф никогда не рассказывала о своем диагнозе, а Бенни никогда не рассказывал ей о своем. Они не обсуждали эту тему.

– Хреново, – сказал он.

– Хреново, – повторил Бутылочник. – Она попросила меня позаботиться о ВАЗ. Они сидели в клетке на заброшенной фабрике, но это же не очень приятно