Я думала, что, как только скажу это, Чэнхуань, с ее характером, тут же начнет вертеться и топать ногами, но та лишь молча опустила голову мне на плечо и замерла. Изумившись, я уже хотела было подтолкнуть ее, чтобы она снова встала на ноги, но случайно взглянула на ее лицо. Она сжала меня еще крепче, не желая отпускать, и мягко проговорила:

– Я сказала правду, тетушка. Мне нравится, когда меня обнимаешь ты или царственный дядюшка. Я чувствую, что ты обнимаешь меня потому, что я просто Чэнхуань.

– Что это за туманные намеки? – я слегка покачала ее, не выпуская из объятий.

Девочка ткнулась носом мне в лицо и засмеялась:

– Тетушка снова прикидывается дурочкой. Царственный дядюшка был совершенно прав. – Она поджала губы и наклонилась ближе к моему уху. – Я знаю, что многие обнимают меня лишь из-за царственного дядюшки, а еще, конечно, потому, что я очень миленькая. Но ты, тетушка, с радостью обнимаешь Чэнхуань, даже если она грязная или проказничает.

Я долго не произносила ни слова, не зная, радоваться или печалиться. Чэнхуань еще мала, а уже начала смутно понимать, как устроены отношения во дворце. Наверное, это все-таки хорошо: лишь понимая хоть что-то, она не наделает глупостей.

Чэнхуань продолжала прижиматься ко мне, не желая вставать на ноги. Взглянув на тринадцатого господина, который только что поднял занавеску и вошел, я сказала:

– Твой отец уже здесь.

Девочка мгновенно вытянулась в струнку и почтительно поприветствовала отца. Я подперла голову рукой и засмеялась. Тринадцатый несколько мгновений с противоречивым выражением на лице разглядывал Чэнхуань, после чего следом за мной горько рассмеялся.

– Пойди к няне и переоденься, – велела я Чэнхуань, и девочка тут же убежала.

Глядя ей вслед, я с хохотом воскликнула:

– В былые годы никто не мог противостоять обаянию тринадцатого господина, а сейчас маленькая девочка, едва завидев его, тут же норовит убежать и спрятаться!

– И ты еще можешь злорадствовать? – горько усмехнулся тринадцатый.

– Став постарше, она обязательно поймет, что столько людей обожает и балует ее из-за твоей любви к ней, – сказала я, спрятав улыбку.

Тринадцатый господин с горькой усмешкой покачал головой и решил сменить тему:

– Как у Чэнхуань обстоят дела с игрой на чжэне?[79]

– Тяжко! – покачала головой я. – Она знает, что другие гэгэ не занимаются игрой на чжэне, и поэтому сама играть не хочет.

Тринадцатый пару мгновений молчал, а затем с тоской проговорил:

– На прочих занятиях пусть ведет себя как пожелает, но она обязательно должна выучиться игре на чжэне. Я не хочу отдавать дочери чжэн, что оставила ей ее мать, если она не научится на нем играть.

– Хорошо, – кивнула я. – Непременно заставлю Чэнхуань усердно учиться, даже если придется бить ее по ладоням.

Пока мы болтали, поблизости внезапно появился евнух. Увидев нас, он торопливо поздоровался, и мне пришлось наконец подняться на ноги.

– Всех благ тринадцатому господину и барышне! Его Величество велел передать: «Сегодня день рождения Хунли, пусть тринадцатый господин придет, чтобы отужинать вместе с нами».

Тринадцатый господин отозвался коротким «Хорошо!» и отослал евнуха вперед, после чего мы вдвоем неторопливо двинулись за ним.

– И почему царственный брат не пригласил меня заранее? – вздохнул тринадцатый. – Я не приготовил никакого подарка.

– Во-первых, он был очень занят, а потому просто забыл, – засмеялась я. – Но он имел и свой замысел. Ты же знаешь его нрав: он не любит тратить слишком много усилий на подобные вещи, ему нравится, когда все просто и скромно. Ему хочется устроить обычный семейный ужин, а не шумную пирушку с дарами и тостами.

Тринадцатый господин засмеялся и ничего на это не сказал. Я внимательно взглянула на него и с любопытством спросила:

– Во время ужина ты будешь вставать и благодарить Его Величество за милость всякий раз, когда он положит еду тебе в тарелку?

– Жоси, – ответил тринадцатый, улыбнувшись уголком рта, – в конце концов, царственный брат – император. Нас с ним теперь связывают не только братские отношения, но также отношения императора и подданного. Однако я постараюсь не перегибать палку, ведь знаю, что иначе вызову раздражение. В прошлом году я пережил слишком много несчастий и не чувствовал грани дозволенного.

Я покачала головой:

– Но он совсем не хочет, чтобы ты видел в нем императора.

Тринадцатый господин замер на месте и уставился на меня, крепко задумавшись. Потом огляделся по сторонам и произнес:

– Жоси, тот, кто занял трон, вынужден, желает он того или нет, смириться с тем, что будет одинок на этой вершине. Он должен привыкнуть к тому, что тысячи людей окружают его почетом и кланяются ему. Пройдет время, и он привыкнет к этому. Также незаметно для самого себя он привыкнет ко всему, что дает ему трон: к абсолютной власти и величию. Мало-помалу для него станет невыносимым и то, что кое-кто злоупотребляет своим положением.

– Нет, – покачала головой я. – Он никогда не станет таким.

– Император Тайцзун остался известен своим добрым отношением к подчиненным и тем, что всегда прислушивался к чужому мнению, однако и он однажды в гневе вскричал: «Рано или поздно я убью этого Вэй Чжэна![80]» – заметил тринадцатый. – Кто знает, как бы все обернулось, если бы императрица Чжансунь не вступилась за него. Испокон веков так: сложно угадать, что на уме у императора, и по этой причине многое висит на волоске. Даже если он впоследствии пожалеет, все сказанное им имеет вес золота. Разве можно легко взять такие слова назад?

Я продолжала молчать, не отрывая от тринадцатого господина внимательного взгляда.

– Жоси, тебе следует научиться это принимать, – продолжал он. – Здесь нет никакого противоречия. Сейчас я вижу в нем своего дорогого четвертого брата, но также и императора всей Поднебесной. Я его подданный. Я почитаю его как младший брат, а еще предан ему как подданный.

Покачав головой, я быстрым шагом двинулась вперед, сказав:

– Он будет весьма огорчен, если узнает об этом.

– В душе царственный брат все прекрасно понимает, – ответил тринадцатый господин, догоняя меня. – Не понимаешь этого только ты одна.

Я резко обернулась, и он с горькой усмешкой добавил:

– Жоси, почему ты всегда так боишься будущего и отказываешься принимать перемены? Кажется, будто ты не хочешь идти вперед, желая защитить все вокруг себя. Неужели впереди ждет нечто настолько страшное? Впрочем…