– Дедушка, стол уже накрыт, а гость проголодался… – напомнил Трасаки, беря его за руку.

Почувствовав прохладные ладошки на своей горячей руке, Сифакас пришел в себя.

– Простите меня, дети… Вспомнил умерших, голова закружилась… Но мы еще живы, скорее за стол!

Сказав это, он сел. Напротив себя усадил Митроса Румелиота, а Трасаки примостился рядом с дедом.

– Ешь, гость дорогой! Пусть мой дом всегда будет для тебя желанным! – сказал старик Сифакас и подвинул ему тарелку с едой.

Отряд Вендузоса приближался к морю. Морской ветер овевал лица прохладой и шевелил бахрому платков. Парни спешили, радуясь, что скоро будут грузить на мулов ружья и продовольствие, чтобы накормить повстанцев. Конечно, все это принадлежало им. Все это им посылала Греция, но было бы совсем другое дело, если бы они получили дары без всякого риска и могли спокойно разделить между собой.

Разве было бы столько радости в свадьбе, если б ей не предшествовало похищение невесты? Жених мчится на коне, хватает противящуюся для вида невесту, бросает ее на седло и молнией уносится прочь, паля для острастки из ружья…

Пиратский корабль капитана Стефаниса «Мяулис» ухитрился обмануть в темноте сторожевые турецкие суда, прокрался сквозь их кольцо и проскользнул в бухту Святой Пелагии под прикрытием огромных скал. На море был штиль. Местные жители еще не пронюхали, что к их берегу причалил корабль, и у капитана Стефаниса было время беспрепятственно выгрузить свои сокровища и сложить их на каменистом побережье.

Солнце сияло ласково, совсем не по-осеннему. Над кораблем кружили чайки, садились на скалы, будто наблюдая за происходящим. Капитан Стефанис сошел с корабля и, прихрамывая, прохаживался по берегу, усыпанному крупной галькой. Образ святого Николая он поставил на камень ликом к кораблю – пусть погреется на солнышке и за разгрузкой посмотрит.

– Поторапливайтесь, ребята, – кричал он матросам, – не ровен час, пронюхают турки! А то и христиане найдутся, что пограбить не прочь… Живее! Скоро люди капитана Михалиса будут здесь!

– Да вот они! – закричал юнга с мачты, махнув рукой в сторону повстанцев, подъезжавших верхом на мулах.

Стефанис повернулся, узнал Вендузоса во главе отряда и рассмеялся:

– Никак воякой стал, Вендузос?

– Такое уж, видно, проклятье на мою голову, – ответил тот, соскочил с мула и обнял капитана. – Вовремя ты подошел, брат. У нас кончились гранаты, да и голод донимает. Нет слов, как мы тебе рады!

– Ну хорошо, хорошо. Помогите разгружать, я тороплюсь, надо засветло поднять паруса. Один раз я уже погорел – хватит! Пошевеливайтесь!

Вендузос отвел Стефаниса в сторонку.

– Привет тебе от капитана Михалиса, – сказал он тихо. – И если есть у тебя какие-нибудь новости…

– Какие могут быть новости? – Капитан Стефанис растерянно почесал в затылке.

– …Доверься мне. Никто, кроме капитана Михалиса, ничего не узнает.

Капитан Стефанис наклонился, поднял увесистый камень и бросил его в море. Потом еще один. И все это молча.

– Слушай, Вендузос, – решился он, наконец, – ты хороший лирник, это мне известно, но твоему языку, извини, нет у меня доверия. Когда хватишь лишнего…

Тот вздохнул.

– Да где мне взять лишнего, капитан Стефанис? Здесь, среди этих скал, голодает раб Божий, потому как жрать нечего. Так что не бойся!

Капитан Стефанис оглядел Вендузоса с ног до головы. Солнце опалило лицо его, голод высушил тело. Прежнего жирка и в помине нет, а глаза хоть и блестят, но явно не от вина.

– Ну, коли так, Вендузос, навостри хорошенько уши, – сказал он, понизив голос. – Запоминай все, что я тебе скажу, и передай капитану Михалису все в точности, слышишь? Чтобы ничего не упустил и ничего не прибавил!

– Не бойся за меня, капитан, говори.

– Нечем мне его порадовать, так и передай. В разные двери стучался, разговаривал с высокими чинами, упрашивал сказать по правде: есть ли надежда на освобождение Крита, или снова наш труд пойдет насмарку. Одни хвостом виляют, другие сулят золотые горы, и только единственный человек, самый рассудительный, говорил, по-моему, честно. И знаешь, кто это? Племянник капитана Михалиса Козмас, он недавно приехал из Европы на Сирос. «Скрепи сердце, капитан Стефанис, – говорил он мне, – и сейчас не видать Криту свободы». «Так что ж, выходит, напрасно мы кровь проливали?» – спрашиваю я. «Нет, кровь напрасно не проливают. Разве ты не слышал, что свобода – это семя, но поливать его надо, чтобы взошло, не водой, а кровью. Пока мы поливаем это семя, но наступит час, и оно взойдет. Только время еще не приспело». Козмас вытащил из кармана письмо и подал мне со словами: «Передай с надежным человеком моему деду, старому Сифакасу». Я уже послал это письмо с одним греческим албанцем, которого привез на своем корабле. Из этого письма капитан Михалис узнает обо всем остальном.

Вендузос слушал, склонив голову, и со злостью разбрасывал ногой прибрежную гальку. А когда капитан Стефанис замолчал, его как прорвало:

– Неужели Бога нет на небесах? Скажи, капитан Стефанис? – На глазах у него выступили слезы.

– Что я могу тебе сказать о Боге, когда не знаю даже, есть ли святой Николай, то будто бы есть, то нет… не поймешь. Оставил бы ты лучше Бога в покое и занялся своим делом.

Море стало темнеть, солнце садилось. Все содержимое корабельного трюма было уже погружено на мулов: ружья, патроны, шкуры, мука, вяленая треска и другие продукты. У критянина когда всего этого в достатке – считай, что он в раю.

– До встречи, братцы! – громко крикнул капитан Стефанис. – Привезу вам хорошего свинца и хорошей еды! – Он уже всходил по трапу, но тут вдруг хлопнул себя по лбу. – Ой, а святого Николая-то забыл!

Бегом, прихрамывая, он вернулся, взял святого Николая с камня, ополоснул в море, чтобы тот освежился, затем поцеловал ему обе руки, с которых стекала соленая вода.

– Ну что, святой Николай? С прибытием у тебя получилось на славу, – сказал он. – Гляди не опозорь меня при возвращении. А я, клянусь морем, обещаю: закажу монахам на Афоне нарисовать тебя в коротких шароварах, в черной феске и с подзорной трубой в руке, как у Мяулиса. Мяулис и святой Николай вместе – так будет надежнее.

Сказав это, Стефанис взобрался на трап. Небо затянулось тучами, стемнело. С суши повеял ветер и нагнал на море белых барашков. Капитан Стефанис поднес к глазам бинокль: до самого горизонта в море ни одной живой души. Перекрестился.

– С Богом, поднимайте якорь, братцы! – приказал он. – В путь, святой Николай.

Поев и попив всласть, Митрос уснул прямо на стуле. Коварное море недавно выпотрошило его как следует. Удалой парень из Карпениси впервые взошел на корабль и опозорился – запачкал блевотиной свою фустанеллу. Земля еще долго качалась у него под ногами, словно корабельная палуба, а голова шла кругом. И только теперь он, наконец, очухался. Завтра, если все будет хорошо, он вместе с пастухом Харидимосом уйдет в лагерь капитана Михалиса.