– Связано ли это каким-то образом с давнимифотографиями вашей супруги, господин конгрессмен? Или дело тут в том, что виюне прошлого года ее прошлое стало достоянием гласности?

…Какие ублюдки. Для журналистов настала новая эра – эра неограниченныхправ и возможностей. А ведь были времена, когда всего, что с ними случилось,просто не могло бы произойти! Лишь теперь стало возможным это прилюдное копаниев грязном белье, это выискивание сенсаций – да что там, высасывание их изпальца… И не важно, есть ли доказательства. Они, не моргнув и глазом, вскрываличеловека заживо, и их абсолютно не интересовало, что именно чувствует этотчеловек. Им нужны были лишь кровь и трепещущие внутренности. Но они искреннеполагали, что именно этого читателю и надобно…

– Насколько мне известно, – Чарльз бестрепетносмотрел прямо в глаза журналисту, – моя жена никогда не позировала передкамерой, сэр.

– А насчет аборта? Это же правда? Вы станете вновьбаллотироваться в конгресс через два года? Может быть, у вас есть более далекоидущие планы?.. А как насчет поста в Кабинете? Не говорил ли президент, чтобудет с вами, если он будет избран на второй срок? А правда, что она снималасьв порнофильмах на чикагской киностудии?..

– Благодарю вас, леди и джентльмены, за всю вашудоброту и сердечность по отношению ко мне и моей семье. Благодарю вас.Прощайте.

Чарльз вел себя как истинный джентльмен – джентльмен докончиков ногтей. Он вышел из конференц-зала не оглядываясь. Еще два месяцаосталось ему быть сенатором, а потом все будет кончено…

Последняя фотография появилась на страницах «Клубнички» двенедели спустя после отставки Чарльза, но теперь это никого не взбудоражило,даже Грейс. Маркус продал негатив в редакцию за месяц до публикации и не могполучить его обратно, как ни умолял, как ни унижался… Бизнес есть бизнес: онпродал товар и успел истратить денежки. Но Маркус пребывал в постоянном ужасе:он боялся, что Грейс вернется, снова станет грозить ему оружием. Он понимал,что если это случится снова, то ему не уцелеть. Он боялся покидать студию и вконце концов решил уехать из города. Еще раньше он принял твердое решениеникому не продавать тот самый пресловутый снимок, на котором Грейс уже не одна,а с парнем. Это был живописнейший кадр – все было предельно реалистично ивыразительно. Но за это Грейс уж точно изрешетила бы его, впрочем, и«Клубничке» сей предмет был уже не слишком интересен. Сенатор Маккензи вышел вотставку и никого уже не интересовал. А уж до его жены тем более никому не былодела…

Но через три дня после публикации последней фотографии нателестудии раздался любопытный звонок. Звонил из Нью-Йорка некий владелецфотолаборатории, которого Маркус Андерс нагрел на кругленькую сумму. Благодаряэтому человеку Андерс заработал более полумиллиона баксов, а потом долго водилмастера за нос, но даже не подумал рассчитаться с ним. Кроме того, до мастерапостепенно начало доходить, что за грязное дельце затеял этот Андерс. Поначалувсе казалось вполне безобидным, но вот потом… Женщину затравили, а ее беднягамуж простился с политической карьерой. Это было уже слишком большойнесправедливостью по ряду причин. И фотограф решил рассказать все начистоту.

Жозе Сервантес был лучшим специалистом по фотомонтажу вовсем Нью-Йорке, настоящим виртуозом своего дела. Возможно, он был даже лучшим вмире… Он брал заказы на ретушь у самых известных фотографов, а порой делалзабавные картинки для людей вроде Маркуса Андерса за хорошую плату. Он могприставить голову Маргарет Тетчер к плечам Арнольда Шварценеггера, причем так,что комар носа не подточит. «Послеоперационный рубец» был совершенно незаметен– это была магия, волшебство! Работая с фотографиями Грейс, он придумалдополнительный аксессуар в виде тонкой черной ленточки на шее – при этом нижеленточки могло быть практически любое тело. Этого добра в его картотеке былопредостаточно: сочные юные тела в самых что ни на есть экзотических позах.Поначалу Маркус уверял, что все это делается единственно ради забавы. И толькокогда Сервантес увидел номер «Клубнички», он понял, в какое пакостное деловлип. Он хотел было вмешаться, но вовремя понял, что его репутация под угрозой:его могли обвинить в мошенничестве. Прежде он стряпал подобные забавныекартинки для рекламы, для домашних розыгрышей, для поздравительных открыток,для всяческих выставок. Но то, что было на уме у Маркуса, придавало этойбезобидной с виду шутке зловещий оттенок. Это и был тот самый пресловутый «злойумысел», которого прежде никто не мог усмотреть в травле семейства Маккензи. Илишь теперь правда выплыла наружу.

Маркус Андерс вознамерился уничтожить Грейс. Он никакогоотношения не имел к обнародованию ее уголовного дела – да что там, он ведь и неподозревал о ее прошлом, а о фотографиях к тому времени просто успел позабыть.Но, увидев на страницах «Клубнички» репортаж об убийстве ее отца с фотографиямиюной преступницы, он тотчас же раскопал в архиве старые карточки и притащил ихЖозе Сервантесу. Сервантес даже не подозревал, кто эта девушка, пока не увиделпервую скандальную публикацию в «Клубничке» – лишь тогда до него дошло, чтоделает Маркус. Но было уже поздно, работа была сделана, причем виртуозно… Наоригиналах Грейс действительно была одета в белую длинную рубашку, а нанекоторых снимках на ней были даже джинсы. Но выражение ее лица работало нагрязную идею Маркуса: глаза были полузакрыты, и казалось, что девушка всладчайшей истоме… Казалось, что она только что вкусила любви.

Случилась новая сенсация, правда, на сей раз иного рода:против «Клубнички» был возбужден громкий судебный процесс. Адвокат Голдсмитсиял от восторга: Маркуса теперь можно было официально обвинить в подлоге,мошенничестве и клевете. Но Андерс бесследно исчез: ходили слухи, что онзаблаговременно бежал куда-то в Европу…

Маркус и «Клубничка» проделали все это «ради забавы» и радиденежек, а еще чтобы доказать, на что они способны. До того, что это можетповлечь за собой, никому не было дела. Никто ни за что не отвечал – нифотограф, ни редактор, ни мастер-фальсификатор… Семейство Маккензи былопринесено в жертву сенсации.

Но семейство выстояло и сплотилось перед лицом беды.Маккензи упаковали все пожитки и махнули на Рождество в Коннектикут. А потомвернулись, но лишь для того, чтобы продать свой особняк на Р-стрит. Он былнемедленно куплен неким конгрессменом из Алабамы.

– Ты будешь скучать по Вашингтону? – спросила мужаГрейс, когда они лежали в постели в их последнюю ночь в Джорджтауне. Сама Грейсне могла с уверенностью сказать, жалеет она об отъезде или нет. В некоторомотношении, разумеется, нет. Но кое-что очень ее беспокоило: она не безоснований полагала, что в душе Чарльза останется чувство сожаления. Ведь как никрути, а он бросает незаконченное дело… Но Чарльз клялся, что ни о чем нежалеет. Он многого достиг за шесть лет членства в конгрессе и приобрелколоссальный опыт. Но важнейшим открытием для него было вот что: онокончательно и бесповоротно осознал, что семья значит для него больше, нежелиработа. Он знал, что принял правильное решение. Воспоминаний обо всем, чтостряслось, хватит им до конца жизни. Впрочем, дети подросли и возмужали, асемья стала еще крепче и сплоченнее…