И когда он на каждый из вопросов ответил «да», Илуфэр вдруг расхохоталась. Сквозь ее тонкие черты проступило чужое лицо.

– Очень хорошо, выползок! Ты встал на колени, змеиное отродье? Просто отлично! Узнаешь меня?

Илуфэр медленно, будто восковую маску, сняла личину, обнажив лицо Хереварда Оро.

– Что, щенок, страдаешь? А знаешь, как знатно я оттрахал твою шлюху? Не у каждого матроса получится лучше объездить красотку! Ох ты! Глаз ненавистью горит? Илуфэр, милочка, скажи свое слово.

Белая маска в его руке вдруг открыла пустые глаза, ожила, залопотала:

– Он изнасиловал меня! Он взял меня силой!

– Врет ведь. Они всегда врут. Сама примчалась, сама легла на кровать, сама ноги раздвинула. А знаешь, почему? Потому что Джойаны испугалась. Твоей, щенок, ползучей матери-шуриа. Бежала, куда глаза глядят… Впрочем, разве госпожа Омид хоть что-то в своей жизни сделала, не подумав, без тайного умысла? Правда ведь, девочка?

– Никогда, – честно ответила маска.

– Что, и никакого первого взгляда, никакого чуда узнавания в нашем общем друге Раммане родственной души?

– Никогда.

– Значит, ты лгала? Не может такого быть, чтобы женщина так подло обманывала мужчину! – притворно охнул Херевард.

– Зачем ты терзаешь ее? – глухо спросил Рамман.

– Я? Ее? Она сама кого угодно затерзает. Верно, Илуфэр?

Маска скорбно поджала губы.

– Хватит разговоров, – отрезал Никэйн. – Ты пришел меня убивать, так убивай. И оставь нас с Илуфэр в покое, наконец-то.

– Сбежать хочешь? Ну, беги, беги, тебе можно. А девице твоей – нет. Знаешь, почему? Ну, Илуфэр, расскажем ему?

Белое лицо маски дрогнуло от невозможности скрыть страх. Пустые глазницы испуганно зажмурились.

– Так скажем ему или сохраним нашу маленькую отвратительную тайну, а? – допытывался Херевард. – Решай сама! Я перед тобой в долгу. – Тив-лжебог сыто усмехнулся, покосившись на Раммана. – Она позволила нам с Предвечным слиться воедино. Весьма ценная услуга, не находишь?

Но тот смотрел лишь на это жалкое маленькое личико, навсегда лишенное всех красок жизни и самой жизни – тоже. От Илуфэр осталось так мало, а если бы не магия Предвечного, то вообще ничего не осталось. Губы кривились, как от плача, глубокая морщинка залегла между бровей, словно ей предстояло сделать нелегкий выбор.

– Я – северянка, Рамман, я хотела через тебя добраться до твоего младшего брата и Аластара Эска. Я всегда лгала тебе. Предвечный говорит чистую правду – ты никогда не слышал ни единого искреннего слова. Все – ложь! Но одно правда – я любила тебя и если бы все вернуть…

Херевард выронил маску, и она разбилась, будто стеклянная, на тысячу мельчайших осколочков. Брызнула в разные стороны сверкающим фонтанчиком и застыла мельчайшими капельками крови.

– Вот и попрощались. Чувствуешь, как отвращение к самому себе до боли сводит челюсти? Конечно, чувствуешь! Это ведь ты целовал лживую тварь с мертвой душой, мерзопакостное отродье, при виде которого твою мать начинало рвать желчью. Ты бросил ее умирать, спасая свою шкуру. Ту, которая любила тебя настолько, что пожертвовала доброй памятью о себе, лишь бы ты не страдал от чувства вины.

Не лгал Предвечный. Лжебоги не врут.

– Думаешь, я тебя убью, выползок? Ни за что! Такая жизнь, как у тебя, должна быть прожита до самого конца, – сказал на прощание Херевард.

И ушел в сырой туман, тут же сомкнувшийся вокруг Раммана.

Место выбирал Аластар. Безмятежная гладь озера, в чьи тихие воды смотрятся руины замка. Две стены со стрельчатыми проемами – бывшая главная зала, и уже наполовину заросшие бурьяном остатки донжона. Величественный даже в глубоком забвении замок диллайн, брошенное без всякой жалости и разоренное дотла гнездо Эсков. Не нужно родиться шуриа, чтобы своими ушами слышать звучавшие здесь когда-то здравицы, гремевшие из уст одержимых проклятия, чтобы зрить ставшее призрачным пламя факелов и ощутить вкус вина и крови, пролитых без счета и сожалений. Истлели знамена, забыты победы, стерлись подчистую имена на могильных плитах. Так где же еще вершить возмездие за все хорошее и плохое, что было между кровной родней? Но Идгард все равно спросил без всякой надежды на ответ:

– Почему здесь?

– На этом берегу мы с Джоной зачали тебя. Хорошее место.

Песок жалобно хрустел под сапогами Аластара, как бы подтверждая правоту его слов. Костер заката отчаянно догорал где-то за горизонтом, и лиловые сумерки ложились на лица мужчин, будто ритуальные маски. Не различить, где отец, а где сын, настолько похожи они.

– Обойдемся без секундантов и лекаря, – проворчал Аластар, останавливаясь возле торчащего из песка камня. – Законы для того и существуют, чтобы их нарушать, – добавил он, поддразнивая сына.

Впрочем, здесь все было против дуэльных правил. Вечер вместо традиционного раннего утра, никаких свидетелей и суда чести, да и вызова как такового не случилось. Никто в последний раз не предложит противникам примириться. И малодушно уклониться от дуэли не выйдет. Самый жуткий ночной кошмар Совенка превратился вдруг в явь.

– Я не хочу, – признался Идгард. – Не хочу становиться отцеубийцей!

– Знаю, но тебе придется, – отрезал Аластар и добавил едва ли не просительно. – Давай будем мужчинами? Давай не будем тратить время на пафосные речи?

И, еще раз перепроверяя свой пистолет, посмотрел на сына через прицел, прищурив левый глаз.

– Вспомни хорошенько все, за что меня полагается убить, и – нажми на крючок. И то, и другое проще простого.

Казалось бы, вслед за огненным закатом должна была настать ночь – не самое лучшее время для дуэлей. Но при свете сразу четырех полных лун только слепой промажет мимо живой мишени, а уж тем более не подведут зоркие глаза сыновей Меллинтан. Вот же он – Аластар Дагманд Эск, стоит невдалеке, склонив к плечу голову. В честь события сбривший бородку, в капитанском сюртуке и черном галстуке, только без любимой двууголки. Точно таким князь диллайн приезжал на Шанту в счастливые годы, когда они жили в Лирнии с Джоной и младенцем Шэрраром. Вот бы сейчас время вернулось назад, и снова можно было броситься к нему со всех ног, чтобы он подхватил на руки, прижал к груди и едва слышно заворковал на ухо: «Мой Совенок, мой веселый Совенок».

– Между нами двадцать шагов, – напомнил Аластар. – А ты очень хороший стрелок.

Но как заставить себя поднять оружие на отца, глядя при этом ему прямо в глаза? Джона никогда не простит…

– Простит. И ты должен, если хочешь стать князем Файриста. Ты – хочешь.

К чему скрывать, с тех пор, как Идгарду исполнилось десять, как Аластар привез его в Амалер и объявил своим наследником, он хотел править Северным Княжеством, дать народу Закон. Он, Сина, «Молодая Стая», все честные и законопослушные граждане. Да, Идгард Эск – идеалист, каких поискать, да – он слишком самоуверен, но, прежде всего, он сын Меллинтан, Которая Свет, а стало быть, ему не нужно объяснять, что такое долг.