Один из мандаринов оказался наместником пограничной провинции, и стал напоминать о перебежчиках с китайской стороны на российскую – не забыл и о Гантемире. Кроме того, поставил в известность, что некоторые прибывавшие в Поднебесную после Байкова российские люди утверждали, что имеют при себе царские грамоты к Сыну Неба. Китайцы им верили, а пришельцы успешно сбывали товары из прибывших с ними караванов, – в обход обычных правил торговли, – после чего выяснялось, что никакой грамоты у них не было и нет. Резюме было сделано вполне логичное: где гарантия, что и он, Спафарийй – не дипломат того же пошиба? Но при этом от себя лично переводчик-голландец пояснил, что на самом деле китайцев больше волнует другое: собственные недавние послания их повелителя к русскому царю (тогда у нас правил Алексей Михайлович) были выдержаны в высокомерном тоне, и теперь они боятся, как бы доставленная грамота не содержала в себе ответного удара. Кроме того: они опасаются, как бы сделанная русскому царю уступка не была воспринята окрестными государями как признак страха перед Россией.

По отношению к посольству были применены и недозволенные приемы: в Пекине установилась тогда страшная жара, а русских людей никуда с отведенного им двора не выпускали, снабжали теплой затхлой водой, продукты же охранники продавали им втридорога.

Фарфоровая ваза с подглазурной росписью эмалями (XIX в.)

Наконец, процедура была согласована. Посол привезет грамоты не в приказ, а прямо во дворец, в зал заседаний, и положит их на императорское место – ближние люди немедленно отнесут их прямо повелителю. Кланяться Сыну Неба посол будет не тремя долгими земными поклонами, а одним недолгим. Во время споров по этому пункту Спафарийй не удержался от укола: «Вы холопи богдыхановы, и умеете кланяться; а мы богдыхану не холопи, кланяемся как знаем».

Спафарийй описал аудиенцию следующим образом. Отдав императору согласованный поклон, он сел на подушку в трех саженях (метрах в семи) от престола. Покрытый позолоченной резьбой деревянный трон находился на помосте высотою в сажень, к нему вели три позолоченные лестницы. «Богдыхан человек молодой, лицом шедроват (хорош собой?), говорили, что ему 23 года. В палате по обоим сторонам, на земле, на белых войлоках сидели братья и племянники богдыхана… Начали разносить чай родным богдыхана и всем ближним людям, разносили в больших желтых деревянных чашках, чай был не китайский, а татарский, вареный с маслом и молоком, музыка играла умильно и человек что-то кричал. После чего музыка и крики прекратились, все встали, богдыхан сошел с своего места и отправился в задние палаты».

Как видим, Сын Неба практически не удостоил посла никаким вниманием, но вельможи утешали, что состоится повторная аудиенция, во время которой непременно произойдет разговор. Так и произошло. Богдыхан тихим голосом сказал что-то иезуиту, тот подошел к послу и велел встать на колени – после чего передал слова повелителя: «Великий самодержец всего Китайского государства хан спрашивает: великий государь, всея России самодержец, Белый царь в добром ли здоровье?». Спафарийй отвечал: «Как мы поехали от великого государя, то оставили его в добром здравии и в счастливом государствовании; и желает великий государь богдыханову величеству также долголетнего здравствования и благополучного государствования, как наилюбезнейшему соседу и другу» (следует заметить, что государь Алексей Михайлович в том году скончался, а перед этим на протяжении нескольких лет тяжко хворал и заметно одряхлел – будучи человеком очень тучным). Следующие вопросы были: «Царское величество скольких лет? С какого возраста и как давно начал царствовать?» Посол ответствовал, что «великий государь лет пятидесяти (он прожил почти 47 лет – А.Д.), возраста совершенного и приукрашен всякими добродеяниями, как царствовать начал – тому больше тридцати лет». Дальше Канси проявил интерес к личности самого посла, в частности, будучи наслышан о его учености, хотел бы знать, не сведущ ли он в философии, математике и «триугольномерии»? Вопрос был связан с тем, что китайский император сам обучался у иезуитов тригонометрии и астрологии.

А потом произошел небольшой скандал – о котором дипломат не поставил в известность кремлевский Посольский приказ, но о котором и спустя десятилетия не могли забыть при китайском дворе. Когда Сын Неба осведомился, что знает посол о звезде под названием Золотой Гвоздь (очевидно, имелась в виду Полярная Звезда), тот ответил, что «на небе не бывал и имен звездам не знает». Несомненно, грек позволил себе пошутить, но в Поднебесной о европейском юморе понятия не имели и сочли это за откровенную грубость. Инцидент, правда, остался без последствий: подали арбузы, яблоки, сладости и очень недурное вино (на манер ренского, его выделывали иезуиты). Вином угощали только членов посольства – китайские вельможи довольствовались чаем.

До конца лета, пока составлялась ответная грамота, посольство было занято делами торговыми: с ним прибыл целый караван товаров, чтобы, продав их, закупить для Москвы то, чем славна Поднебесная. Но наших соотечественников явно норовили объегорить: сговорившись, китайские купцы предлагали несерьезные цены за наши товары и явно завышали на свои.

Потом дошла очередь до главного. Спафарийй потребовал, чтобы ему представили изложение ответной грамоты китайского императора в переводе на латинский язык. И тут мандарины назвали ему вещи своими именами. Высказали то, о чем уже предупреждал иезуит Фердинанд Вербияст. «Всякий посол, приходящий к нам в Китай, должен говорить такие речи, что пришел он от нижнего и смиренного места и восходит к высокому престолу. Подарки, привезенные к богдыхану от какого бы то ни было государя, называем мы в докладе данью. Подарки, посылаемые богдыханом другим государям, называем жалованьем за службу». И присовокупили: «Ты не дивись, что у нас обычай такой. Как один бог на небе, так один бог наш земной, богдыхан, стоит он среди земли, в средине между всеми государствами, эта честь у нас никогда не будет изменена».

На словах же велели передать государю московскому следующее. Во-первых, чтобы выдали перебежчика князя Гантемира (видно, за ним все же числилось что-то серьезное). Во-вторых, чтобы следующий посол вел себя не так, как он, Спафарий. В-третьих, чтобы из российских пределов не чинилось никаких обид жителям Поднебесной – в противном случае ни о торговых, ни о каких прочих делах речи быть не может.

Спафарий, услышав такое, так и отбыл без грамоты: он, привыкший к сложившимся в Европе порядкам отношений между дворами (к тому времени их стала придерживаться и Россия), не мог привезти своему государю оскорбительное по западным понятиям послание. К отчету же своему, представленному по возвращении в Посольский приказ, он присовокупил следующий отзыв о китайцах: «в торгу таких лукавых людей на всем свете нет, и нигде не найдешь таких воров: если не поберечься, то и пуговицы у платья обрежут, мошенников пропасть!». В таком мнении его утверждали и иезуиты. Они были очень недовольны императором Канси, который, в своей конфуцианской правоверности, стал притеснять иноземные религии (в конце своего царствования он даже запретил проповедь «учения небесного Господа» – как называли в Китае христианство). По их словам, богдыхан был человеком неуравновешенным, неспособным к управлению, отчего его государство постоянно раздираемо мятежами (к тому времени, к 1676 г. маньчжурам еще не удалось покорить окончательно Юг). Ну что ж, возможно, отцам – иезуитам тогда, из Пекина, что-то было виднее – чем нам сейчас по историческим источникам. Но по источникам видится совсем иное. Прощаясь, они попросили, чтобы православный грек подарил им иконы: а то бывающие в Пекине русские люди не верят, что они христианские священнослужители, считая, что они такие же идолопоклонники, как и китайцы (возможно, наших предков вводила в заблуждение приверженность католиков к скульптурным изображениям – что свойственно и буддистам). Спафарий оставил им образ Михаила Архангела и два подсвечника.