— Хорошо, — кивнул поручик. — Ваня скушает свой язык!.. Обещаю.

Самоед снова взял ящик с водкой, поинтересовался:

— Когда безать?

— Этой ночью. Когда луна спустится к горизонту.

— Верно, нацальник. Когда луна спускается, дорога становится прямой, — он толкнул спиной дверь и вывалился в коридор.

— Иван! — позвал Гончаров.

Тот вошел, вытянулся в струнку:

— Слушаю, ваше благородие.

— Ты слышал, о чем шла речь?

— Так точно, ваше благородие. Краем уха!

— Понял, чего боится самоед?

— Сам этого боюсь.

— Я свяжу тебя, изобью. И никто ни о чем не догадается.

— Бить следует, ваше благородие, крепко. Чтоб никто не сумлевался!

— Да уж постараюсь. — Никита достал из бумажника пятьдесят рублей. — Это тебе за мордобой. — Поручик погрозил солдату. — Только не подведи, Ваня… Я-то сбегу, а вот самоеда могут забить до смерти.

Ночь выдалась на удивление темной и ветреной. Местами вскидывались заполошным лаем собаки, лай катился по спящему поселку и постепенно нехотя, лениво затихал. Луна терялась в облаках, временами показывалась, недоуменно смотрела вниз и тут же вновь пряталась в рваном бурлящем месиве.

Иван лежал в предбаннике барака крепко избитый, связанный толстыми веревками. От боли он стонал, пытался что-то произнести, но кляп, туго вбитый в рот, не давал ему такой возможности. Самоед Николай стоял рядом с ним, смотрел на несчастного то ли с любопытством, то ли с жалостью, качал головой, тихо бормотал:

— Нехолосо… Сибко нехолосо…

Наконец из комнаты вышел поручик, бросил на нарты вещмешок, винтовку, подошел к солдату. Тот попытался что-то произнести, однако Никита только сильнее вдавил кляп меж зубов, попросил:

— Потерпи, Ваня… За все надо платить.

Подошел к нартам, самоед помог ему усесться, собаки скулили и ждали дороги. Возница тоже занял свое место, поудобнее укутал себя по бокам шкурами, мягко щелкнул по собакам кнутом, те дружно рванули с места, и упряжка понеслась в сторону темного пугающего леса.

Дело шло к вечеру.

Бричка, в которой находились беглецы, неторопливо въезжала в город.

Окраинная Одесса представляла собой городок полусельского типа — глинобитные, с соломенными или черепичными крышами дома, плетеные заборы, бродячие собаки вперемешку с козами и свиньями.

Возница, молодой хилый мужичок, заметно притомившийся от дороги, лениво хлестал лошадок по спинам, в какой-то момент прекратил бормотать под нос невнятную песенку, оглянулся на сидящих в бричке.

— Куда везти, господа?

— Вези пока прямо, — ответила Сонька. — Скажу, когда остановиться.

Дорога была разбитая, в колдобинах, мучиться на жесткой доске было уже невмоготу, и Михелина попросилась:

— Я пешком. Можно?

— Я тоже, — поддержал ее Михель.

Вдвоем они спрыгнули на землю, зашагали рядом с бричкой, оставив под брезентом одну Соньку.

— Сейчас бы в отель, — мечтательно прошепелявил Михель. — Отмыться, причесаться, кинуть по грамульке и штиблетами по Дерибасовской!

— Размечтался, — усмехнулась дочка. — Кто тебя без паспорта в отель пустит?

— Это не проблема, дочка!.. Хрусты есть, вшиварь найдется!

Неожиданно впереди показались двое полицейских в пролетке. Михель присвистнул.

— Вот и накаркала, дочка… Цветные нарисовались. — И скомандовал: — Быстро под брезент!

Вдвоем они спешно забрались в телегу. Сонька встревоженно спросила:

— Чего вы?

— Полиция, — ответил Михель.

Полицейские — молодой и пожилой — заметили маневр Михеля и его дочки, тут же спрыгнули на дорогу, скомандовали вознице:

— Стой, босяк! — Подошли поближе. — Откуда едешь?

— С Бугаза!

— Ого!.. А кого везешь?

— Людей!

— А чего твои люди так испугались, что сразу шваркнули под брезент?

— А ты спытай, може, и ответят!

Молодой полицейский заглянул под брезент.

— Кто тут живой, вылазь!

— Чего нужно? — недовольно спросила Сонька.

— Нужно из нужника, а тобой хочу прямо на дороге покрасоваться! Вылазь!

Первым на землю спрыгнул Михель, за ним Сонька и последней из брички выбралась Михелина.

— Гля, какая краля! — цокнул языком пожилой полицейский при виде ее. — Чисто для тебя, Грицко!

— Так я ж уже, кажись, женатый! — засмеялся тот. — А може, хочешь, чтоб у меня був гарем?

— А хиба то погано?..

— Гарна идея. — Молодой полицейский почесал затылок. — Треба подумать. — И протянул руку к лицу Михелины. — Як зовут, краля?

Она оттолкнула его руку:

— Можно без рук?

— Ты гля, кусается, — удивился молодой полицейский. — А як же с такою жить?

— Через день, — засмеялся пожилой и потребовал: — Показуйте документы, громадяне!.. Будем знакомиться! Може, я сватом у вас буду.

Задержанные молчали.

— Гля, молчат, — удивился молодой. — Може, они глухонемые?

— Так краля вроде розмовляла, — пожал плечами пожилой и вдруг гаркнул во все горло: — Предъявить документы, халамындрики!

— Документов нет, — прошамкал Михель.

— Что он сказал? — повернулся к молодому пожилой.

— Каже, документов нема.

— Интересни люди.

— Дуже интересни. Зубов нет, документов тоже. И как к ним обращаться?

— А мы сейчас у крали спросим. — Полицейский с усмешкой придвинулся к Михелине. — Будь ласка, ваш паспорт. Хочу узнать ваше имя, панночка.

Сонька шагнула вперед, достала из кармана сотенную, протянула пожилому. Тот удивленно взял купюру, повертел ее в руках, повернулся к молодому:

— Шо це?

— Гроши, — ответил тот, тоже удивившись.

— Сколько?

— Багато.

— Бачу, — кивнул пожилой. — Сто рублей… — обвел взглядом каторжан, спросил Соньку: — Думаете, тут три паспорта?

— Мало?

— Мало. Треба еще два.

— И не много ли?

— Больше будет в участке, — по-доброму улыбнулся полицейский.

Воровка вынула из сумки еще две сотенные купюры, отдала ему.

— Оце гарно, — кивнул тот и махнул мужику на бричке. — С богом!.. Только не в центр! Там не за три паспорта, а за десять возьмут!