говори при мне по-татарски! Я должен знать, о чем Ахтем говорит.

Киричаев зло блеснул глазами, хотел что-то сказать, но воздержался.

Выйдя со двора, они быстро направились к лошадям. Бойцы, которые расположились у саманного забора, увидев Богомольчука и Киричаева, встревожились:

— Что? Белые?

— Скорей к лошадям! — приказал Богомольчук.

— Э! Смотрите! — воскликнул партизан Власов. — Человек висит!

Все остановились, замерли.

— Скорей к лошадям! — скомандовал Богомольчук и побежал вперед.

Киричаев, пробегая мимо столба, почувствовал, как задрожали его ноги. Он замедлил шаг, и глаза его приковались к маленькому, с босыми ногами парнишке, покачивающемуся на веревке, врезавшейся и тонкую и длинную, как у птенца, шейку. Над головой юноши он прочитал надпись на доске: «Всем это будет, кто стоит за красных».

Седлая лошадей, партизаны услышали поднявшийся в деревне шум, дикие выкрики, собачий лай. Они торопливо взлетели в седла, спустились в овраг и галопом помчались к скалистой горе, виднеющейся впереди. Они решили, что если будет погоня, то там легче будет отбиваться.

Киричаев скакал рядом с Богомольчуком.

— Вот тебе и честный Ахтем! Вон как поднял всю деревню!..

Вскоре позади, над оврагом, показалось пятнадцать татарских всадников. Они, растянувшись вереницей, с диким криком, обнажив шашки, неслись за партизанами.

— Видишь, как воют, — опять буркнул Богомольчук, весь подаваясь вперед.

Над головами просвистели пули.

В глазах Киричаева мелькнул телеграфный столб с висевшим парнишкой, — босые ноги, почерневший рот и вылезшие из орбит светлые глаза…

«Поймают — и на веревку. Асан-оглы повесит… Бежать? Погибнешь от пули, их много. — Сознание твердило: — Выхода нет… Аллах, помоги!..»

Боец Власов, скакавший на буланой лошадке позади Киричаева, вдруг стал обгонять его.

— Жми, не отставай! — крикнул он Киричаеву.

— Смотри, нельзя отставать! — повторил Богомольчук, недоверчиво поглядывая на Киричаева.

— Еще показались, — крикнул Власов, подтягиваясь к Богомольчуку, — всей деревней бросились!

— До скалы, а там будем биться, — решительно приказал Богомольчук. — Биться по-большевистски, до последнего…

Вдруг он пошатнулся и, падая на луку седла, простонал:

— Куда ж ты стреляешь? Товарищи, он убил меня… — И, повисая с лошади, прохрипел: — Продался… предатель…

Власов мигом очутился рядом с бледным Киричаевым. Махнув саблей, крикнул:

— Тварь ты продажная!

Киричаев ловко, по-джигитски, перевалился с седла и повис вниз головой почти до самой земли, и конь его резко рванулся в сторону и бешено понес его к обрыву.

Книга вторая

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

В нескольких верстах от древнейшего городка в Крыму — Еникале, расположенного на мысу в горле пролива, со стороны Азовского моря, спряталась среди голых гор, на оползне обрыва, маленькая рыбачья деревушка Осовины.

В темную, ветреную ночь Березко со своим штурмовым ботом подобрался к берегу и высадил двух человек для каких-то тайных дел. Он договорился с ними о дне встречи, а сам ушел в Осовины, к знакомому рыбаку. Березко сказал ему, что прибыл сюда половить рыбы.

— Тебя, Мартын Федорович, от души принимаю в свой угол, — с радостью заявил рыжебородый коренастый рыбак Антон Угрюмый. — Давай поселяйся как у себя дома!

Он был так рад появлению в его доме знаменитого рыбака, что тут же куда-то сбегал и принес бутыль густо-красного анапского вина.

— Ну, Мартын Федорович, за твое здоровье да за хороший улов! Давай чокнемся.

— Пошли нам бог.

— Да только вот, Мартын Федорович, — сказал с досадой рыбак, вытирая толстыми, задубленными, покалеченными тяжелой работой пальцами широкие, лезущие в рот усы, — беляки прижимают, дыху не дають. Не пущають, гады, далеко в море. А уж ночью — ни-ни… с берега никуда, заметят — с орудия бьют! Тут, около Еникале, орудия поставили, боятся красных. Ждут от Азова-моря… Да и партизаны тут здорово бушуют!

— Ну что ж, будем ловить у берега, — сказал Березко. — Може, нам бог поможет поймать и у берега…

Ранним утром они вытянули воротом бот на песок и все снасти снесли в дом Антона. Рыбакам своим Березко наказал заняться починкой сетей и делать вид, что они готовятся рыбачить, а сам ушел в Еникале, чтобы оттуда на чем-нибудь уехать в Керчь, находившуюся в двенадцати верстах от Еникале.

До Керчи Березко добрался только к вечеру, когда солнце уже спустилось за гору Митридат, а город окутался сумерками…

Идя кривыми, узенькими переулочками с чахлой зеленью к дому художника Павла Андреевича, Березко надеялся найти там свою семью. Всю дорогу он не переставал думать о ней. Все ли живы?

Благодаря художнику дочь Аннушка стала грамотной, воспитанной и культурной девочкой. Сейчас она виделась ему робким, застенчивым подростком. Отцу хотелось, чтобы она была учительницей; он представил себе родное село, школу и среди шумной ватаги детишек стройную, худенькую Аннушку.

Дверь ему открыла Мария Ивановна. Она всплеснула руками, задохнулась:

— Мартын мой!

Березко обнял жену, тихо приговаривая:

— Ну, ну… не надо, Марьюшка, не надо…

Дом всполошился. Выскочили дети и, увидев отца, оторопели. Семилетний Васько застеснялся и юркнул обратно в комнату, а младший, худенький Петрусек, с восторженным криком бросился к отцу, обхватил его колени цепкими ручонками.

— Мой тятя… Мой тятя!..

Березко вскинул сына на руки и вошел в комнату. Там нашел спрятавшегося в углу за шкафом белоголового Васька, привлек его к себе и, целуя, счастливо бормотал:

— Ах вы, бутузы мои! Ах, бутузы… Вон как выросли, прямо хоть в ватагу забирай…

Он едва сдерживался от слез.

— А мы тут и панихиду отслужили по тебе, — сказала Мария Ивановна, вытирая кончиком фартука глаза.

Березко усмехнулся:

— Поторопились…

— Ага, мамка, ты сказала, что тяти у нас не будет, — перебил Васько. — А он есть! Ага!

— Есть, диты мои… Тятя ваш никуда не денется, — бормотал Березко, заглядывая в голубенькие глазенки Васька. — Ось я вам купил гостинчики, — и он вынул из кармана парусинового пиджака две длинные, перевитые золотой бумажкой конфеты и подал детям.

— Аннушка дома?

— Должна скоро вернуться. Пошла с Павлом Андреевичем. Все ходят куда-то, — с досадой проговорила Мария Ивановна.

— А я, тятя, что-то скажу тебе… — протянул Васько, но не успел договорить — в коридоре застучали быстрые шаги, и тут же широко распахнулась дверь. На пороге остановилась высокая, стройная с чуть смугловатым лицом девушка.

— Папа! Папочка!

Она бросилась к заросшему, косматому отцу.

— Здравствуй, доченька! Аннушка моя, як здорово ты выросла! — взволнованно говорил Мартын, прижимая ее голову к своей груди.

Аня заплакала. В дверях показался белый