– Я настаиваю, – она придвинулась ближе. Кален лишь отдаленно догадывался, почему сестра так хотела узнать ответ. Быть может, чтобы уже через секунду начать корить себя за то, в чем не было ее вины?

На деле же Иона хотела узнать, насколько сильно он любил ее, и его мучительное молчание подсказывало, что действительность превосходит ожидания.

– Я просто буду отдавать ей каждый день двенадцать часов своего времени. Ничего страшного, – говоря это, Кален чувствовал, что врет. Он ни на секунду не пожалел об уговоре, но слишком поспешил, прежде чем принять его.

«Стоило поставить больше ограничений. Что, если она начнет разгульную жизнь? Мне это не нравится».

Размышления о грязном и пошлом всегда будили в нем тошноту. Он знал, что им с Мираджейн придется вернуться к этому разговору.

– Это ведь половина твоей жизни, – ужаснулась Иона, вскакивая. – Она будет забирать твою жизнь и делать то, о чем ты не вспомнишь?

– Верно…

– О, Кален!

В глазах Ионы смешались противоречивые чувства: от бескрайней благодарности до осуждения. Она не знала, как отблагодарить его. И еще не свыклась с мыслью о родстве. Любящие родственники не должны делать что-то друг для друга за вознаграждение.

Ей хотелось обнять брата, но она испугалась, что он этого не примет. В конце концов, юноша изменился с момента их первой встречи. Понадобится время, чтобы изучить новые грани его характера. Впрочем, некоторые вещи остались неизменны, являясь важными составляющими его личности.

– Хочу есть, – пробормотал Кален, хватаясь за живот. – В функции платной палаты включена еда? Или нам придется идти в столовую?

Иона хихикнула в кулак.

– Я попрошу моего папу… нашего папу принести что-нибудь.

– Нет, пока не нужно. Он, очевидно, сейчас разговаривает с Тревисом. Им есть что обсудить.

– Кстати, об этом, – Иона мяла руки. – Прости… за маму. Я не смогла ей помочь.

Кален тепло улыбнулся ей:

– Тебе жаль, но ты не испытываешь того, что я. Ты росла без нее и лишь юридически знала о родстве с ней.

– Откуда ты знаешь?

– Ты сама рассказывала.

– И… как много я тебе сказала?

– Обещала, что будешь рядом, когда ведьма будет пробуждаться и собираться сделать что-то неприятное или непристойное.

– Оу, ну это само собой, – Иона махнула на него рукой.

Сидеть просто так рядом с ней было для Калена забытой роскошью. Обычно после коротких минут облегчения следом шли новые испытания. По его подсчетам, осталось еще несколько вопросов: дальнейшие действия Тревиса и угасающая жизнь Ариана.

Они услышали два стука в дверь. Не Тревис и не Ангела – решили оба мгновенно. Может, принесли еду? Но после дверь открылась. В палату не решалась зайти Самния.

– О! – Кален встал с места, чтобы встретить неожиданную, но желанную гостью. – Давненько не виделись. Все отлично, и Иона жива. Тревиса сейчас нет. Он…

– Прошу, остановись.

Самния закрыла за собой дверь. Мечущийся взгляд искал место, куда можно было бы сесть и перевести дух. Ее руки тряслись, и дрожь она пыталась унять, сжимая сцепленные в замок пальцы. Никто не мог припомнить, когда королева снов была такой взволнованной. Каждое ее движение говорило о страхе.

Сердце Калена словно заключили в холодную клетку. Самния всегда ассоциировалась у него с гармонией и спокойствием. Из ее уст Кален мог принять любую ужасающую новость. Но, чувствовал он, не в этот раз.

Она болезненно сглотнула, взглянула на потолок и уперлась подбородком в кулак.

– Я, я… пришла сказать, что… Ариан мертв. Его убили. Убили Праетаритум и Альмент.

Кален не успел до конца осознать услышанное. На помощь пришла сдержанность, но и та предательски сдалась и позволила слезе скатиться по его щеке.

Ноги стали ватными и непослушными. Каждый шаг по лестнице давался Калену с трудом. Ступеньки растворялись перед глазами от застилавших их слез. В груди клокотала страшная обида. Очередное чувство вины не давало ему сдвинуться с места, но он должен был выйти на крышу, чтобы вздохнуть полной грудью и, быть может, разрыдаться.

«Когда я ушел в прошлый раз на год и два месяца, не стало Санни. Я избил Ариана, обвиняя его в смерти друга. Сейчас же меня не было всего неделю, и я… Мы все потеряли Ариана».

Он остановился между этажами и сжал одежду на груди. Громкий всхлип отразился от стен. Он опустился на колени, держась за перила, и тихо заплакал.

– Сволочь, – прорыдал он.

«Хитрый, поганый урод! Даже перед смертью умудрился наврать нам о том, как тебе плохо, скотина! Лгун! Лгун! Лгун!»

Мимо проходили врачи и пациенты. Кто-то останавливался, спрашивал, нужна ли помощь. Кален поднимал на них глаза на несколько секунд, но лишь затем, чтобы рявкнуть, как обиженный маленький ребенок, и послать их куда подальше, как разъяренный скудоумный подросток.

Секунда – всплеск жалости. Следующая – и Кален уже мечет молнии, ругая мертвого так, что стыдливым румянцем покрылись даже черти в аду.

В душе он противился принятию истины. Ариан всегда казался ему неубиваемым, изворотливым наглецом, которому жизнь снова и снова предоставляла билеты в первый класс. Но это был обман. Очередное, мать его, представление, наподобие тех, которые Ариан устраивал для высшего общества межвремья. За кулисами складировались маски и костюмы, улыбки и тонны сбивающих с толку словечек, как у любого примерного политика, жаждущего признания.

Ариан сдался в последний момент. Быть может, он и не хотел умирать, но и жить – тоже. Две тысячи лет прошли для него мимолетно, но насыщенно, а вспомнить что-то хорошее в последние мгновения он так и не смог. Он умирал с надеждой, что после него станет лучше, что новый правитель исправит его ошибки.

Рядом остановился очередной сострадающий человек. Кален поднял на него уставший взгляд, готовясь в очередной раз применить пару грубых словечек.

– Чего ревешь? – спросил Тревис безжизненным голосом.

Что-то изменилось в его тоне. Хоулмз вытер щеки тыльной стороной ладони и встал.

– Ариан… – Лицо вновь исказила гримаса боли.

Для Тревиса этого было достаточно. Теперь, думал Кален, никакой награды за выполненную сделку ему не видать. Но юношу это словно не волновало. Он глубоко вздохнул, тем самым выражая свои соболезнования, и взглянул наверх.

– Пойдем, выйдем.

Пушистые облака плыли над городом. Ветер был слабым, воздух – влажным и теплым. В такую погоду горожане выбирались из своих небольших домов на прогулку, и можно было услышать их говор вдалеке. Калену стало легче. Он вдруг задумался над тем, как разнообразна и многогранна жизнь: пока он убивался на лестничной площадке, плакал и ругался, а все вокруг отныне казалось неприветливым и чуждым, мир продолжал двигаться по привычному пути. Ничего не изменилось. Никто из проходивших мимо больницы не догадывался ни о каком конце света, смешении времен, межвремье и мире полумертвых. В этом было их счастье. И в этом когда-то было счастье Калена.