— Пока здесь упаковывают вещи, — сказал он, — мы могли бы где-нибудь поговорить, Фрэнсис?

Аделина бросила на него резкий взгляд.

— Хорошо, — равнодушно ответила Фрэнсис и вышла вместе с ним из комнаты.

— Это даже лучше, что так вышло, — сказал Джон. — Лучше для Виктории. Она обретет покой.

Они сидели на задней террасе, с которой открывался прекрасный вид на парк. Фрэнсис очень давно здесь не была; ее встречи с Джоном проходили в других местах, и она стеснялась заходить в дом, в котором жила ее сестра. Она заметила, что парк не был так ухожен, как в те времена, когда еще была жива мать Джона. В начале своего брака Виктория наверняка имела честолюбие и была достаточно энергична, чтобы во всех отношениях продолжить то, что делала ныне усопшая свекровь; но в последние годы она была слишком много занята личными проблемами, чтобы следить за домом и парком.

Прислуга, разумеется, делала не более того, что было необходимо. Большинство кустарников разрослось, и аллея стала труднопроходимой. Летние ураганы сорвали ветки с деревьев, и они валялись разбросанные по огромной территории, где их никто не убирал. Все заросло высокой травой, и в цветниках среди бурьяна проглядывали, пытаясь самоутвердиться, редкие цветы. Фрэнсис спрашивала себя, замечал ли это Джон, было ли ему это просто безразлично, или он этого вовсе не видел.

Они сидели на плетеных креслах и пили виски. Фрэнсис подозревала, что Джон был рад ее появлению в Дейлвью еще и потому, что у него появилась возможность на полном основании выпить с утра.

Когда они вышли в гостиную, он попытался ее поцеловать, но она отстранилась.

— Не сейчас…

— Почему?

— Просто мне кажется, что это неправильно, — сказала Фрэнсис. Джон рассмеялся, но, видимо, понял, что она испытывает.

— Ты, похоже, недавно ночью потерял над собой контроль, — сказала она, — все рассказывают об этом с ужасом в глазах… Виктория испугалась тебя, а Сара подумала, что ты можешь что-то сделать со своей женой.

— Что за глупости, — возразил Джон и раздраженно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Просто слишком много выпил, только и всего. Я никогда не поднимал на Викторию руку, в течение всех этих двадцати восьми лет. Она очень любит все драматизировать.

— Но ты сломал в библиотеке стул…

— Возможно. Может быть, даже два. Боже мой, когда выпьешь, совершаешь такие вещи, за которые тебе на следующее утро бывает стыдно… Разве не так? Но я никого и пальцем не тронул.

— Ей было тяжело с тобой в последние годы.

— Я знаю. — Джон залпом допил виски и посмотрел внутрь стакана, как будто мог там еще что-то обнаружить. Фрэнсис понимала, что он размышлял, будет ли это неблагоразумным — налить себе еще.

— Я плохо к ней относился, и она это не заслужила, — сказал Джон. — Когда вернулся с войны, у меня все больше и больше возникало чувство того, что я не могу ее выносить. Я стал другим, а она оставалась все такой же — прелестной, с огромными глазами — и считала, что мы можем продолжить нашу совместную жизнь с того места, где остановились. Она ничего не поняла из того, что случилось в мире за эти четыре года.

— Каким образом Виктория могла это сделать? Она сидела здесь, в Дейлвью, и день и ночь задавалась только одним вопросом — почему у нее нет детей. Новости о том, что действительно происходило во Франции, вряд ли доходили сюда.

— Фрэнсис, для Виктории это не самый животрепещущий вопрос. До нее сюда может вообще ничего не доходить, потому что ее ничего не интересует. Кроме моды и светских сплетен — это единственное, в чем она что-то понимает.

Фрэнсис зло улыбнулась.

— Ты знал об этом, прежде чем женился на ней.

Джон долго смотрел на нее, поворачивая в руках пустой стакан. Еще немного, и он не сможет больше сдерживать себя — встанет и нальет себе еще виски.

— Не знаю, поверишь ты мне или нет, — сказал он, — но я женился на ней не потому, что хотел досадить тебе. Некоторое время я действительно хотел прожить с ней счастливую жизнь. Я знал, что Вики поверхностна и не очень умна, но она была очень привлекательной и какой-то… предсказуемой. В тебе этого не было вообще, и мне этого хватило. Возможно, если б не война, если б я не совершил во Франции эту страшную ошибку… Я продолжил бы свою политическую карьеру, и она поддерживала бы меня, насколько ей это было под силу. Я знал, что всегда могу рассчитывать на ее лояльность. Война каким-то образом выбила меня из колеи. Я не живу в лачуге, как твой брат, и не рисую, подобно ему, полные кошмаров картины, но меня все здесь доконало. — Он поднял свой стакан, в котором таял последний кубик льда. — Я так много пил в последние двадцать лет, что каждый день удивляюсь, как до сих пор жив. Еще я удивляюсь, что здесь, в Дейлвью, все это еще как-то сохраняется. У меня хорошие работники.

Фрэнсис ничего не возразила в ответ. Она лишь смотрела на парк, раскинувшийся внизу, в котором раньше в это время года осенние цветы образовывали ковер из огненных красок. Запустение было более заметно, чем Джон, очевидно, представлял себе. Между камнями на террасе образовались плотные подушки из мха, балюстраду покрывал зеленый лишайник. Фрэнсис зябко поежилась. Воздух сегодня и без того был прохладным, несмотря на солнце, но здесь, в тени этого огромного каменного дома, было по-настоящему холодно. Фрэнсис опять подумала о том, что она всегда страдала от этого холода, когда находилась в Дейлвью.

— В какой-то момент для меня это стало слишком, — продолжал Джон, — ее очаровательное лицо, ее огромные глаза, ее неспособность понять что-то из того, что происходило во мне… Но, может быть, я вообще всем пресытился. Я сам себя не узнавал. Думаю, алкоголь многое сжигает в человеке, даже то, что делает тебя тем, что ты есть. Он действительно меняет тебя. Ты становишься другим. — Он встал. — К черту, перед тобой мне незачем кривить душой. Принесу еще виски. Ты будешь?

Фрэнсис покачала головой. Она и так лишь притронулась к стакану, тот был почти полон. Посмотрела вслед Джону, когда он направился к двери в дом. В течение последних лет, когда они время от времени встречались — иногда каждую неделю, потом месяц или два не виделись вообще, — она, конечно, не могла не заметить, что Джон пил. Но не представляла себе, что он серьезно болен, или так настойчиво гнала от себя эту мысль, что она действительно никогда не проникала в ее сознание. Степень алкогольной зависимости Джона Фрэнсис реально поняла только этим утром.

Джон вернулся. В лучах солнца, которые тем временем робко пробились на веранду, виски в его стакане искрился как янтарь. Он наполнил стакан доверху.

Теперь встала Фрэнсис.

— Давай немного пройдемся по парку, — предложила она, — мне ужасно холодно. Аделине потребуется еще какое-то время.

Джон, который с бледным лицом в упор смотрел на стакан виски перед собой, сказал:

— Я не буду препятствовать Виктории. Она получит развод как можно быстрее. Иначе это будет нечестно.