толков ислама, и представителей разных направлений суфизма, подвижников и праведников. Составитель говорит об этом так: «Некоторые – люди познания, некоторые – люди любви, некоторые – люди таухида, а некоторые – всего вместе» (перевод Т. А. Счетчиковой).

Житийная антология, созданная ‘Аттаром, является не только ценнейшим источником по истории ислама и раннего суфизма, но и замечательным образцом повествовательной прозы на персидском языке. ‘Аттар в «Антологии святых», как и в своих стихотворных эпических произведениях, демонстрирует незаурядное мастерство повествователя. Каждое отдельное жизнеописание, называемое «поминанием» (зикр), – это законченное в смысловом и композиционном отношении сюжетное целое, в котором в виде устойчивой последовательности представлены конструктивные элементы биографии святого.

Сочинение ‘Аттара, созданное на основе сложившейся традиции арабоязычных житийных антологий, можно одновременно охарактеризовать и как новаторское. Автор стремился максимально расширить круг потенциальных читателей, сделать книгу понятной современным ему иранцам вне зависимости от их социального статуса и уровня образованности, прежде всего «людям базара», торговцам и ремесленникам. В житиях, включенных в свод, арабские цитаты из Корана и хадисов сопровождаются персидскими переводами, а лапидарная проза претендующих на документальность сообщений о деяниях святых превращена в увлекательные и полные драматизма истории.

Необычна и предпосланная житиям интродукция: в ней отсутствует привычное для вводных частей сочинений крупной формы самовосхваление автора. ‘Аттару отнюдь не чужды мотивы фахра, о чем свидетельствуют его стихотворные произведения, однако в агиографическом своде, где речь идет о праведниках и святых, недосягаемых во всех отношениях, он всячески подчеркивает дистанцию, разделяющую его и «друзей Божьих». ‘Аттар пишет: «приводить свои слова среди слов [этих людей] я счел бы невежеством» (перевод Т. А. Счетчиковой). Тем не менее рассуждение о причинах составления произведения и характере работы над ним, которому обычно сопутствует самовосхваление, в «Тазкират алаулийа» имеется: «Рассказы были таковы, что некоторые слова в одной книге приписывались одному шейху, а в другой книге, напротив, – другому шейху. И речения, и обстоятельства добавлялись разные. Я привел их с той осторожностью, с какой смог» (перевод Т. А. Счетчиковой).

Каждое житие, как правило, начинается с развернутой похвальной характеристики праведника, определяющей его место в цепи традиции. Приведем в качестве примера начало жизнеописания известной подвижницы Раби‘и ал-Адавиййа (рубеж VIII–IX вв.): «Превзошедшая всех в затворничестве, укрытая искренним целомудрием, сгоревшая в любви и страсти, возлюбившая приближение и сгорание, потерявшая себя в слиянии, признанная среди мужчин, вторая Марйам, избранница Раби‘а ал-Адавиййа, да будет с ней милость Аллаха» (перевод Н.Ю. Чалисовой). Далее следует рассказ о рождении будущей праведницы, о благой вести ее отцу от пророка Мухаммада, который предсказал девочке судьбу избранницы. Затем ‘Аттар описывает испытания, которые выпадают на долю Раби‘йи в юности: раннее сиротство, голод, скитания на чужбине вдали от родной Басры, рабство. Все это время ее поддерживала вера в Божью помощь и искренние молитвы. После того, как хозяин, увидев свет, озаряющий его рабыню во время молитвы, освобождает девушку, она отправляется в паломничество. С этого момента начинается повествование о духовных подвигах и чудесах героини, а также ее встречах с другими суфийскими праведниками – Ибрахимом Адхамом, Хасаном Басри, Маликом Динаром и др. Заканчивается зикр серией изречений подвижницы и повествованием о ее кончине, а также о посмертных чудесах и явлениях Раби‘и во сне своим последователям.

В классическом виде все сюжетообразующие компоненты жития представлены, к примеру, в зикре известного суфийского подвижника и мученика Мансура Халладжа (858–922), включенном в то же агиографическое сочинение. В жизнеописании Халладжа подробно раскрывается тема скитаний героя в поисках истинного учителя и передается география его странствий. «Итак, вначале он пришел в Тустар, к шейху Сахлу б. ‘Абдаллаху и два года находился при нем. Потом он направился в Багдад, а странствовать начал семнадцати лет от роду. После того он оказался в Басре и примкнул к ‘Амру б. ‘Усману, пробыв при нем восемнадцать месяцев. Потом Йа‘куб Акта‘ отдал ему в жены свою дочь. Потом ‘Амр б. ‘Усман разгневался на него, и [Халладж] ушел оттуда в Багдад, к Джунайду. Джунайд предписал ему молчание и одиночество. Некоторое время он [упражнялся в] терпении подле Джунайда. Потом он устремился в Хиджаз и год прожил там вблизи [Каабы]. Вернувшись в Багдад, он в сопровождении некоторых суфиев пришел к Джунайду и обратился к нему с вопросами. Джунайд не дал ответа и сказал: «Недалек тот день, когда ты запалишь головешку». [Халладж] сказал: «В тот день, когда я запалю головешку, ты наденешь одежду людей внешнего (ахл-и сурат)». И вот, в тот день, когда имамы вынесли фетву, что его следует казнить, Джунайд был в одежде суфиев и не написал [своего мнения]. Халиф повелел, чтобы была запись (хатт) Джунайда. Джунайд облачился в чалму и плащ (дурр‘а), пришел в медресе и написал свое мнение по фетве: «Мы судим по внешнему» (араб.), то есть по внешнему положению дела его надо казнить, и фетва выносится по внешнему, о скрытом же ведает Бог.

Итак, не получив от Джунайда ответов на вопросы, Хусайн удручился и без позволения отправился в Тустар. Он находился там в течение года и был окружен великим почтением, а о речах любого другого из современников отзывался пренебрежительно, так что нажил завистников. ‘Амр б. ‘Усман направил послания о нем в Хузистан, очернив его в глазах жителей тех краев. Да и ему самому там разонравилось, он сбросил одежду избравших суфийство, облачился в кабу и пошел к мирянам, ибо ему было все равно. На пять лет он пропал из виду. Это время он частью провел в Хорасане и Мавераннахре, частью – в Систане, потом вернулся в Ахваз и вел беседы с жителями Ахваза, обретя признание и у знати, и у черни. А говорил он о тайнах (асрар) сотворенного (халк), посему его и назвали «Трепальщиком хлопка тайн» (Халладж ал-асрар). Далее он облачился в одежду дервиша (муракка‘) и направился к Храму… Он двинулся в Индию, далее прибыл в Мавераннахр, а после того очутился в Китае, и звал людей к Богу, и оставлял им свои сочинения. Когда он возвратился, ему стали приходить послания из далеких краев, жители Индии писали «Отец пособляющего» (Абу-л-мугис), жители Китая – «Отец помогающего» (Абу-л-му‘ин), жители Хорасана – «Отец привязанности» (Абу-л-михр), жители Фарса – «Отец раба Божьего» (Абу ‘Абдаллах), жители Хузистана – «Трепальщик хлопка тайн» (Халладж ал-асрар), багдадцы величали его «Искореняющий» (Мусталим), а басрийцы – «Оповещающий» (Мухаббар), так что о нем заговорили на все лады» (здесь и далее перевод М.Л. Рейснер и Н.Ю. Чалисовой).

В жизнеописание Халладжа включены также сцены его мученичества и казни, которые сопровождаются чудесами. После