главе о поэтах, в которой рассматриваются разные случаи сильного эмоционального воздействия поэзии (часто произнесенной экспромтом) на адресата. Интересен рассказ о сельджукидском придворном поэте Абу Бакре Азраки (ум. около 1072/73), который разрядил опасную ситуацию вовремя произнесенным и весьма уместным четверостишием. Когда один из принцев развлекался с приближенным игрой в нарды, вместо трех шестерок в конце игры ему на костях выпало три единицы. Он разгневался и то и дело хватался за меч. «Надимы дрожали, словно листья на дереве, – ведь то был царь, да юнец, да проигравший на таком ходу!». Азраки спас придворных от гнева повелителя и возможной расправы, произнеся следующие два бейта:

Если шах желал три шестерки, а выпало три единицы,

Не считай, что игральные кости пошли наперекор его воле:

Те цифры, что соизволил задумать шахиншах,

Покорные шаху, простерлись ниц, лицом к земле.

Таких рассказов в книге несколько, и все они разрабатывают сюжеты, в которых поэту отводится главенствующая роль в разрешении критической ситуации.

Сведения о культурной жизни X–XII вв., широко представленные в «Четырех беседах», дают современному литературоведу обильную пищу для размышления. По ним достаточно полно реконструируется придворная литературная среда, в том числе система подготовки поэта-профессионала, требования, предъявляемые к нему окружением, статус и назначение поэта при государе, отношения внутри придворного сообщества. Некоторые конкретные детали позволяют судить о высоком положении поэта при дворах мусульманских правителей Ирана и о важных социально-политических функциях поэтического слова.

В главе, посвященной поэтам, можно увидеть элементы нарождающегося в персидской литературе жанра поэтической антологии (тазкира), который сочетает изложение биографии поэта с образцами его творчества. Наряду с этим автор включает в свои рассуждения об искусстве поэзии и ряд теоретических моментов, например, рассматривает столь характерную для средневековых трактатов по поэтике проблему «лжи» в поэзии. Понятие «лжи» в контексте рассуждений Низами ‘Арузи не несет оценочной коннотации, поскольку является синонимом художественного вымысла. В характеристике поэзии Низами ‘Арузи опирается на философскую линию в теоретической поэтике, представленную такими именами, как ал-Фараби и Ибн Сина, и основанную на переводах и комментариях трудов античных авторов, прежде всего Аристотеля. Некоторые специалисты сочли Низами ‘Арузи апологетом «лживости» придворного панегирика, однако, как представляется, это понятие составитель книги распространял на все виды и жанры поэтического искусства, считая вымысел непременным атрибутом художественной речи и источником силы ее эмоционального воздействия на слушателя.

Подбор рассказов в «Четырех беседах» свидетельствует о стремлении автора превратить свою книгу не только в полезное, но и в увлекательное чтение. Герои описываются в ситуациях, далеких от обыденности, требующих мобилизации тех качеств характера, которые и необходимы истинному мастеру своей профессии. В ряде случаев рассказы обнаруживают явное тяготение к жанру плутовской новеллы, в которой персонажи выходят из затруднительного положения только благодаря своей смекалке и знанию человеческой натуры. При отчетливом увеличении роли художественного элемента (занимательность повествования, украшение текста стихотворными цитатами) книга сохраняет черты функциональной прозы. Наряду с основными предметами изложения в «Четырех беседах» присутствуют дополнительные сведения, которые автор считает необходимым сообщить своему читателю. Например, рассказ о Рудаки Низами ‘Арузи расцветил подробностями географического описания Герата и его предместий, которые можно причислить к «чудесам стран» (‘аджаиб ал-билад), поскольку речь идет, к примеру, о винограде особого сорта, растущем только в этой местности. Такого рода сведения обычно включались в сочинения по географии или книги путешествий.

«Четыре беседы» составляют важный этап развития персидской классической прозы. Значительный рост художественных элементов, богатство повествовательного материала, стремление к риторической украшенности и занимательности произведения проложили дорогу другим жанровым разновидностям средневековой прозы: с одной стороны, в книге можно увидеть первые ростки светской биографической литературы, с другой – тематических сборников занимательных рассказов, которые станут популярными в последующие века.

«Синдбад-нама»

В XII в. в Караханидском Мавераннахре Мухаммад ибн ‘Али ибн Мухаммад ибн ал-Хасан аз-Захири ал-Катиб ас-Самарканди берется за составление книги, названной им «Синдбад-нама».

Судьба этого дидактического сочинения, имеющего форму обрамленной повести, является общей для многих произведений средневековой персидской прозы. Они пришли в домусульманский Иран из Индии, были изложены на языке пехлеви, позже переведены шу‘убитами на арабский язык, а затем уже обрели новую жизнь в версиях на фарси.

Источником сюжетов «Синдбад-нама» Захири ал-Катиба асСамарканди, предположительно, послужил санскритский сборник «Книга Сидхапати», который до нашего времени не дошел, зато вставные новеллы этого сборника широко известны по различным индийским вариантам обрамленных повестей, в частности, по «Сказкам попугая». Не сохранилась и пехлевийская версия книги, однако в арабской литературе эпохи Аббасидского халифата представлены два прозаических варианта памятника – «Большой Синдбад», выполненный Асбагой Сиджистани, и «Малый Синдбад», принадлежащий перу Мусы Кисрави (ум. ок. 850), известного переводчика «Хвадай-намак». Стихотворную версию памятника на основе варианта создал Асбаги дал Абан Лахики (ум. 815), вошедший в историю как неутомимый версификатор пехлевийских книг.

Из предисловия Захири Самарканди явствует, что первый новоперсидский вариант книги был составлен неким хаджи ‘Амидом Абу-л-Фаварисом Фанарузи, который, в соответствии со средневековой традицией, в 950–951 гг. по приказу Саманида Нуха ибн Мансура перевел пехлевийский текст на язык фарси. Однако стиль книги был, по-видимому, лишен каких бы то ни было риторических украшений, а потому эта версия успеха не имела, что и побудило Захири Самарканди дать новый вариант сочинения, приведя его в соответствие со вкусами своей эпохи.

Захири Самарканди был начальником государственной канцелярии (сахиб-и диван-и инша), то есть принадлежал к той прослойке придворных чиновников, которые наряду с поэтами относились к «людям пера» (ахл-и калам), в совершенстве владевшим навыками украшенного стиля. Перу этого же автора принадлежит дидактико-наставительное произведение «Задачи управления в свойствах господства» (Аград ас-сиаса фи арад ар-риаса), представляющее собой собрание изречений мифических и реальных шахов от Джамшида до Санджара, снабженное многочисленными историческими сведениями и пояснениями.

В основу обрамляющей истории «Синдбад-нама» лег сюжет о мудреце Синдбаде, который противостоит коварству женщин. Родившийся у индийского царя долгожданный наследник оказывается невосприимчивым к наукам. Уже при рождении мудрецы и звездочеты предсказали царевичу блестящее будущее и предупредили, что в определенный момент его жизнь подвергнется большой опасности, но она будет благополучно преодолена. В качестве учителей мальчику выбирают семь мудрецов (визиров), среди которых самым искусным воспитателем является Синдбад. Он и должен сделать наследника достойным престола. Синдбаду удается обучить царевича премудростям наук и управления государством. Однако накануне того дня, когда тому следовало предстать перед отцом и продемонстрировать свои знания, Синдбад, составив гороскоп шахзаде, узнаёт, что наследнику угрожает беда и что тот должен молчать в течение недели, чтобы избежать гибели.

В гареме шаха была прекрасная невольница, давно и безответно влюбленная в царевича. Она