штурвал на правый борт, чтоб развернуть нас носом, – в надежде, что удар мы поймаем крепкой баксовой штукой, а не в мидель, где корпус уязвимей всего. Порыв благоразумен; маневр тщетен: мы чересчур тяжелы и недостаточно продвинулись, чтобы успеть развернуться. Но наша морская штуковина тоже, как мы теперь видим, просто тронулась с места – быть может, отпугнуть нас или посмотреть на нас поближе. В двадцати футах от нас по траверзу она перевертывается и сворачивает, словно тоже знает ППСС[184]. Сьюзен делает шаг назад. Вот мы замечаем, кажется, ласт, подвернутый под бок, и ярд или больше толстой шеи, конусом сходящейся к безусой голове, словно у чудовищного тритона. Ни нос, ни клюв, ни рыло нам не видны. Были там ноздри? Жабры? Клыки? Зубы? Мы не помним: но бивней нет точно. Там рот хотя бы наблюдался? Сьюзен считает, что да: жесткий, с рыбьими губами. Фенвик его не разглядел. Хвост? Явно его так и не увидел никто из нас; но толчок вперед был гладок и могуч.

Видим же мы, и остается жить у нас в памяти это надолго, круглый, яркий, черный и совершенно невыразительный глаз размером с, ох, ну четвертачок, нет, пусть будет полдоллара: осматривает нас, замеряет, не мигая, словно объектив камеры космического корабля, пока сама эта штука завершает свой поворот на девяносто градусов. Вот она снова погружает голову и шею под воду – те и до половины раньше не высовывались – и неуклонно, однако не спеша плывет к норду, словно гигантский головастик, к маяку мыса Любви и открытому Заливу.

Фенн прибавляет газ пуститься в погоню! Сью скатывается вниз по трапу за фотоаппаратом! В спешке отдавая ему бинокль, она цепляет его ремешком себе за узел головной повязки; платок в огурцах стаскивается и ремешком этим швыряется в воздух. Фенн, держа бинокль правой рукой, отпускает штурвал, чтобы левой схватить его, но преуспевает лишь в том, что отбивает платок в сторону. Тот ударяется в спасательный конец и падает за комингс рубки, наполовину на планширь, наполовину за борт. Узел оказывается за фальшбортом, и весь платок соскальзывает в воду, не успевает Фенн отложить бинокль и поймать его. Адьос, бандана.

Направляясь к трапу вниз, Сьюзен совсем не видит этого трехсекундного происшествия. Когда же она снова выбирается наверх с «Никоном», «Поки» идет своим курсом как ни в чем не бывало и на семи узлах быстро нагоняет Чесси – кто, пусть даже никакие имена и не назывались, как мы оба теперь уже понимаем, наша зверюга и есть. Сьюзен щелчком раскрывает чехол, вслепую быстро делает один кадр, чтобы убедиться, что хоть что-то мы поймали, сознает, что с объектива не снята крышка, шипит: Черт, сжав, стаскивает ее, крутит дальность на Бесконечность, на сей раз миг тратит на то, чтобы кадрировать, жмет на спусковую кнопку затвора, соображает, что она не нажимается, потому что она не передвинула сраную пленку, подает ее, снова наводит, снова снимает и делает свой вклад в анналы морской биологии сносно отчетливой 35-мм цветной экспозицией воронки в крапинах пены на глади Чесапикского залива, куда только что погрузилось наше чудовище.

Поймала?

Кажется, да. Но немного. Оно как раз ныряло. Это Чесси?

Кто ж еще. Мы бросаемся через ширящийся водоворот, ждем следующего. Фенн отпускает дроссель; холостой ход на нейтрали. Ничего. Мы скользим дальше, теряя ход. Вблизи ни одного другого судна, с которого могли б видеть то, что видели мы: Христом-богом-честно легендарное морское чудище!

Это оно вон там? Он показывает слева по борту, в сторону самого мыса Любви, и разворачивается в ту сторону.

Возможно. Сьюзен проверяет в бинокль. Нет. Чей-то кильватерный след, думаю[185]. Несколько минут, пока тщетно вьем там петли, мы возбужденно сравниваем впечатления. Рыба? Млекопитающее? Рептилия? Если военный флот дрессировал дельфинов в штате, предполагает Сьюзен, чего б Маркусу Хенри не завербовать морских чудищ, чтобы приглядывали за бывшими сотрудниками Компании в плавании?[186] Фенн жалеет, что эта штука не вынырнула опять, – и не только ради чистого возбуждения: он обостренно чувствует, что за этим повествовательным отступлением, этим онтологическим взбрыком нашей истории – сказочное морское чудище в нашем реальном Чесапике! – скрывается нечто жесткое и болезненное. Твоя косынка за борт улетела, пока суд да дело, говорит он, где-то вон там. Море так тихо, что мы ее можем и увидеть. Залезть повыше посмотреть?

Сью отвечает: Нет, пускай Чесси достанется. Мы ее нашли, когда сюда входили; раз теперь уходим, полагается ее потерять. Залив дал – Залив и взял.

Фенн пожимает плечами и недоумевает: Кто это уходит из Залива, если не считать того, что это временно, чтобы войти в одну из сорока его рек? Вот он ставит все паруса и натягивает тент над рубкой, а ум его занят меж тем тремя вопросами: огорчительным отчетом Сьюзен о том, как у нее прошла пятница, и ее острым по сему поводу огорчением, под коим, ощущает он, готово всплыть на поверхность нечто еще огорчительней; той поразительной штуковиной, коя только что проплыла через нашу историю, более пригодной для начала ее, нежели для… ну – его пробирает дрожь – где мы сейчас в ней? И это Вопрос Три: Что еще окончит окончание нашего творческого отпуска?

Сью правит, мы идем на зюйд-ост в Честер, который, в четырех-пяти милях в глубине, резко разворачивается по левому борту вокруг острова Восточный Перешеек, где заповедник, затем бежим на норд к ручью Лэнгфорд и Какауэю, потом на норд-ост к Честертауну. По правому борту у нас, когда мы начинаем этот первый разворот, – пролив острова Кент, наш путь напрямки на зюйд; как только мы в него свернем минут через сорок пять, отлив станет в нашу пользу всю дорогу до острова Уай.

Если туда лежит наш путь. У Фенвика все еще в уме, он просто пока не собрался его упомянуть вслух, вариант задержаться на ночевку в тихом ручье Куинзтаун, тут рядом в Честере, недалеко от пролива Кент, – искупаться, собраться с мыслями, и пусть обещанный шквал сдует, а потом уже двигаться домой. Ему хочется, чтобы в этом ему суфлировал грозовой фронт или штормовое предупреждение по радио; масса кучевых облаков исправно собирается к западу, но покамест ничем не угрожает, и прогноз еще не менялся. Идем на движке дальше. Фенн берется за штурвал; Сью вяло опирается на подволок каюты, глядит за корму туда, где раньше была Чесси. Время от времени зажмуривается, встряхивает головой, как будто одолевает слезы. Сердце