просто раз… и по голове. Как будто… как будто не я, а другой кто. Она упала. И умерла. Не сразу… посмотрела на меня и улыбнулась. И такая счастливая… на небеса с ребеночком… ушла… два ангела… невинноубиенные становятся ангелами.

Сколько же всего у неё в голове-то намешано?!

- А вы? – Бекшеев, выспавшись, был слегка всклочен, но выглядел куда бодрее, чем утром.

- А я… я ничего… я как-нибудь… отвечу… там, пред Господом и отвечу. Главное, что они на небеса ушли… на небесах им хорошо.

- Гадюка…

- Она сама приползла. Это знак был… знак, что всё правильно делаю.

- Дальше вы не камень использовали?

- Нет… это… это неприятно… и промахнуться можно. И больно. Я не хотела, чтоб им больно было. Они уже и так натерпелись. И зелье изготовила. Тонька ведь кое-чему учила меня. Да и не она одна… у меня наперстянка имелась. И ландышевы ягоды. И так кое-чего. Я свое зелье составила. После змеиной воды плохо становится… некоторых мутит, но надо перетерпеть… и слабость накатывает. И говорят многие… я ведь не всех… я ведь только тех, кто сам хотел уйти. Кто рассказывал, что думал о смерти… кому некуда было больше… некуда спастись. Только если на небеса.

- Как Инге? – Бекшеев говорил очень спокойно.

- Она хотела детей. Долго хотела… думала, муж образумится. А потом поняла, что нет, не образумится. И что не дадут ей жизни. Здесь – не дадут. Ни мать, ни муж… что на самом краю света отыщут. Да и куда убежишь-то с дитём. Она воду пила, давилась и плакала. Я видела, как она плакала. Тихо так, без всхлипов… я знаю… так плачут, когда внимание привлекать нельзя, потому что опасно. Слёзы их злят… и только тихие можно. Я не хотела ей помогать… не хотела… но она топиться собралась. А это грех. Великий. Нельзя на себя руки накладывать. А она бы наложила. Вот и пришлось. Теперь она вместе с ребеночком будет. На небесах. Ангелами божьими. Им не было больно… никогда не было больно. Просто засыпали. Я говорила, что надо вторую часть воды выпить. Предлагала посидеть, подышать… слабость перетерпеть. И выпить. Они пили. И засыпали. Насовсем. Я сидела рядышком… когда-то, когда он затихал… отец… мама приходила к нам. И ложилась. Обнимала и пела песенку. Шёпотом… и становилось хорошо. Я знала, что ей было больно, и что она плакала. И мне тоже было больно от этого, но и хорошо. Боль… боль надо просто перетерпеть. Немного. А потом станет легче… у Боженьки много ангелов. И еще больше прибудет…

Зиночка говорила это с полной убеждённостью в своих словах. С улыбкой. Радостной такой и детской… безумие очень любит улыбки. У него их множество. И за каждой – своя история.

Нынешняя – душевной боли.

Душу тоже можно ломать, как и кости. И зарастает она, затягивается, только следы никуда не исчезают. И старые кости ноют на перемену погоды, а эти… душевные переломы, они же почти как кости.

И тоже ноют.

Только не разглядеть ни их, ни боль эту.

- И Антонина догадалась о вашей… помощи? – Бекшеев чуть запнулся, но Зиночка и не заметила.

- Нет. Я же… не всем… не всегда… зачем помогать тем, кому помощь не нужна? Их же больше… некоторые к Тоньке бегали, если не каждый месяц, то через один и ничего-то в том дурного не видели. Их грех. Не мне решать. Тонька же только рада… основной её прибыток с таких дел. Да и они как раз и не доводили, чтоб срок большой. Знали… ну и чем раньше, тем оно дешевле и беспроблемней. А вот тех, кому моя помощь нужна, мало… они всё мучаются, сомневаются… то приходят, то уходят… и хорошо, если не возвращаются, - Зиночка посмотрела на свои руки. – Когда срок такой, то… опасно… Тонька в первый раз решила, что это она с отравой переборщила. Очень боялась, что к ней придут… Величкину вот муж забил. Так все думали… и думают… ну, что у него папаня богатый, заплатил, кому надобно, чтоб вину на змей перекинули… с остальными тоже…

- А змеи? Когда вы решили змей использовать?

- Тогда… с Анной ещё. Увидела и подумала, что вот оно… понимаете, змей у нас и вправду много. Я их для Тоньки и ловила. Она из них жир плавила, яд вымучивала. Змеи… змеи ведь неплохие так-то. Полезные даже. У нас под домом ужики живут, я им молочко выставляю, - даже голос Зиночкин звучал иначе, как-то по-детски что ли. – И гадюки-то… если знать, где искать, то легко найти можно.

Она сложила руки на коленях.

- И хорошо получалось. Они засыпали, а все думали, что змеи виноваты… и Тонька тоже.

- Погоди… а Козулина? Она же детей не хотела…

- Козулина? – Зиночка нахмурилась, а потом спохватилась, вспомнивши. – Нет, я её не трогала… она к Тоньке не приходила… может, сама чего… некоторые думают, что сами умные. Травок пьют. Или вон в бане парятся. С лавки прыгают… мало ли чего ещё. Надурила и умерла.

Возможно ли такое?

Вполне.

Всё же много догадок и мало фактов в этой истории. И Бекшеев понимает, соглашается.

- А Надежду за что ты убила?

- Надежду? – переспросила Зиночка. - Это не я… я не убивала… я… дала просто… сестре её… лекарство… составила… для сердца… она просила…

- И ты согласилась?

Поджатые губы. И кивок, будто Зиночка признала чью-то правоту. Вздох.

- Она… видела меня как-то… в лесу… когда… и поняла… и сказала, что выдаст… полиции… что я ей должна помочь. Я сказала, что не хочу убивать Надежду. А она… она сказала, что убивать не надо. Что надо просто, чтобы Надежда заболела… что тогда Каблукова, которая старая, не допустит женитьбы. Оно и правильно, кому больная невестка нужна? И я… я посмотрела карту. Она была в Милочкином кабинете… а ключ Тонька давно сделала. Все ключи… у Милочки-то дар, она диагнозы ставила лучше Тоньки. А та брала с умным видом, если кого перехватывала лечить… в общем, не важно.

Уже, пожалуй, и вправду не важно.

- Я и посмотрела… смешала травок, таких, чтоб сердце ускорялось, если вдруг поволнуется или ещё чего. Чтоб бледнела и слабость… Ниночка таблетки и заменила.

- Сама?

- Нет… она принесла такую коробочку. Со змейками. В