Растерявшись, Рунд замолчала. Она воображала их встречу по-другому и даже не особо надеялась на успех своего плана. Абнер должен был поступить так, как поступал всегда, – жестоко, беспощадно. Он не мог вот так просто довериться ей, не мог… Рунд даже обернулась, ожидая увидеть за своей спиной толпу гвардейцев с мечами наготове. Но там никого не было.

Абнер наблюдал за ней с любопытством и сочувствием, от которого неприятно засосало под ложечкой. Нож-обманка, который Рунд сжимала в кармане, сделался скользким из-за вспотевшей от волнения руки. Такого короля – жалкого, поверженного, несчастного – Рунд бояться не могла. Но это полбеды.

Не могла Рунд его и ненавидеть.

– Видишь ли, милая птичка, я натворил слишком много ужасных дел. Я не раскаиваюсь, ты не подумай, – короткая улыбка мелькнула на королевских губах и тут же исчезла. – Смерть моего отца была необходимостью. Дуралей втянул бы нас в войну длиной в несколько десятилетий. Тщеславие погубило его. Беда в том, что я считал, будто, принеся жертву, смогу кого-то спасти. Стать лучше! Я так долго обвинял старого пьяницу в гордыне, что не заметил, как сам заразился ею. Черная кровь не может принадлежать людям – и теперь ты знаешь, что происходит с теми, кто думает иначе. Но, – Абнер повернул голову, однако сквозь плотную ткань шатра ничего не было видно, – вероятно, вот-вот взойдет солнце. Нам стоит поторопиться. Знаешь, что старый пердун Дамадар предал вас? Повесьте его на ближайшем дереве за лживый язык. – Абнер скривился, как будто само упоминание о короле Веребура причиняло боль. – А Якоб… Не отдавай ему мое сердце.

Рунд молчала. Дамадар заботил ее меньше других, а в преданность людей Рунд давно не верила. Их слова всегда звучали по-разному, но значили одинаково мало. Нож скользил в кармане, и у Рунд не получалось заставить себя его достать. Много раз она представляла, как убивает Тита. Как разрезает ему горло – от уха до уха – и оставляет истекать кровью на одной из темных лестниц Горта.

Представляла Рунд и месть королю: как вспарывает его нутро, выкалывает глаза, отрезает руки, которыми Абнер передавал сотни, тысячи детей тацианцам. Она видела это так ясно, словно все уже произошло. И кровь Абнера, липкая и горячая, стекала по ее ладоням.

Однако в Митриме, глядя на умирающего Тита, и сейчас, при виде едва живого короля, Рунд ощутила… Жалость. Горик был прав: доброе сердце. Оно мешало сделать то, что следовало, – убить призрака, обитающего в мыслях, оказалось гораздо проще, чем живого человека.

Абнер, видя ее терзания, понимающе кивнул и откинул с себя меха. Тощее тело короля было затянуто в парадный камзол, и рысь настороженно следила за Рунд с узкой груди. Пальцы обхватили нож и, зажмурившись, Рунд вытащила его. Абнер с интересом взглянул на оружие и хмыкнул.

– Клинок вальравнов. Что ж, по крайней мере, это будет символично. – Встретившись с Рунд взглядом, Абнер подмигнул ей и ободряюще улыбнулся. – Если тебя не затруднит, я бы сначала хотел умереть.

✦✦✦✦

Снаружи кто-то закричал, и истошному воплю вторил лязг мечей. Заржали лошади, кто-то пронесся мимо шатра, запел рог, зазвонили далекие колокола. Эти звуки вырвали Рунд из дурмана, из полузабытья. Сытые боги снова зашептали что-то бессвязное, и Рунд поднялась с колен. Перепачканные липкие ладони мелко дрожали, и нож, напоенный чужой кровью, упал на землю. Абнер лежал на спине, умиротворенно глядя куда-то вверх и вцепившись околевшими руками в алые простыни и окровавленные меха. Разрезанное горло превратилось во второй рот. Развороченная грудь раззявилась черным провалом, в котором когда-то билось живое сердце. Пустота. Рунд попятилась, силясь одолеть приступ тошноты, удержать то, что с трудом в себя затолкала. Шатер закачался из стороны в сторону, замелькали огни.

Ее бил озноб. Она тряслась от страха и отвращения, и мысли – ее собственные и чужие – путались, теснились в голове. Где-то там далеко, за горным перевалом, черное дерево торжествующе воздело вверх ветви-руки и восторженно зашумело на ветру.

«Будь с нами».

Голоса обгоняли один другого, шумели, как морской прибой в видениях Рунд, шипели, злорадствовали. Казалось, сама земля задрожала, выпуская наружу тех, кто так долго томился в плену.

Шегеш пробуждался от долгого сна.

Они хватали Рунд за руки сотней призрачных пальцев, лизали кожу невидимыми языками, плясали вокруг – духи, тени. Боги. Кланялись и щипались, пробовали ее плоть на вкус. Кто-то из них запел на странном трескучем языке, и Рунд почудилось, что в лицо ей дышит сама смерть. Та, некогда выпустившая Рунд из своей цепкой жадной хватки, пришла сюда вслед за богами. Чтобы поклониться? Темная тень дрожала, то исчезая, то появляясь, и сила, которую давала черная кровь, сдавила легкие.

«Повелители смерти. Дети природы. Странники».

Столько имен – и ни одно из них Рунд не подходило. Она вдохнула поглубже, и Шегеш вздохнул вместе с ней.

«Пойдем со мной».

Одна из теней протянула ей призрачную ладонь – и Рунд испуганно отшатнулась. Руки ее, слепо шарившие за спиной, ухватились за обожженный металл. Коротко вскрикнув, Рунд выпустила жаровню, и та упала на ковер, рассыпав янтарные угли. Пламя радостно поползло по короткому ворсу, подбираясь к телу Абнера. Теней стало больше – и все они теснили Рунд к стене шатра, не позволяя обойти или убежать.

«Мы так долго тебя ждали. Мы должны отомстить».

Разрушительная сила, та, что была у Рунд с рождения, но прежде спала, теперь подняла безобразную голову. Смерть ликовала – здесь для нее был уготован новый дивный пир. Урожай обещал быть щедрым. Лошади снаружи хрипели, люди кричали что-то неразборчивое, но среди прочих слов Рунд услышала, как кто-то упоминает короля Абнера.

Вот только он уже ничем не мог им помочь.

Рунд сжала зубы и двинулась сквозь клубящиеся тени. Отсыревший ковер чадил, и в дыму было трудно найти оброненный нож. Пальцы обжигал жар, глаз слезился, и Рунд уже хотела бросить все, как вдруг рукоять наконец отыскалась, удобно и покорно легла в руку. Боги продолжали уговаривать ее, теснились внутри головы: угрожали, обещали награду, пытались свести с ума мелькающими ужасными картинами.

– Уйдите прочь! – закричала Рунд, но боги только посмеялись над ее нелепыми словами.

Ткань трещала, повинуясь черной стали, и в лицо Рунд наконец дохнул свежий утренний воздух.

Лагерь превратился в месиво из лошадей, человеческих тел и стягов. Над сражающимися вздымала лапы мегрийская рысь, переплетаясь с алым императорским знаменем. Рунд отыскала черный вороний стяг – серебряная птица развернула крылья впервые за семнадцать